Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)

Асадолла-мирза будто только теперь понял, куда клонит Дустали-хан. С горестным видом он встал, взял ковровую подушку, на которой сидел, и торжественно проговорил:

– Моменто, Дустали. Я тебя очень любил, хороший ты был человек, но теперь я вынужден, чтобы ты больше не порол чепухи, посодействовать Азраилу.

Он возвел глаза к небу и продолжал:

– О господи, прости меня! В жизни я не причинял зла и муравью, но чем скорее этот человек попадет под твою сень, тем лучше. Прими его с миром! Что заслужил, то и получил.

И, сделав вид, что собирается заткнуть подушкой рот Дустали-хану, добавил:

– Прощай, Дустали! По-дружески сослужу тебе последнюю, службу: ведь каждый миг твоего пребывания на Земле умножает число твоих грехов… Готовься в путь, мосье Одуванчик! До встречи в аду… На бульваре адского губернатора, переулок Алиасгара Убийцы, особняк Продавца раскаленных углей.

Дустали-хан в ужасе смотрел на него. Асадолла-мирза так натурально разыгрывал благородное негодование, что Дустали-хан всерьез перепугался и прерывающимся голосом проговорил:

– Асадолла… Асадолла… я пошутил. Ей-богу, пошутил я, клянусь…

Асадолла-мирза с силой хлопнул подушкой по спине распростертого на пузе Дустали-хана, и тот издал отчаянный вопль:

– Умираю! Злодей, ты ударил меня по открытой ране!

– В следующий раз, когда захочется чушь пороть, броню надевай!

– Ну, какая же чушь?… Ты ведь сам сказал, что, если я готов раскошелиться, ты согласен…

– Скотина безмозглая! – прервал его Асадолла-мирза. – Я думал, ты просишь подыскать мужа для твоей падчерицы. Нет, ты, видно, до самой смерти от своего не отступишься… Мосье Одуванчик развратничает, а я должен за него шею подставлять. К сожалению, ты и из беды пользу извлек: раз жена этой бекасной дробью тебе в зад выстрелила, теперь у нее руки связаны, – а то упекли бы тебя в тюрьму лет на пятнадцать.

– Асадолла, чтоб ты провалился, поверь ты мне, не я это… Жизнью своей клянусь, твоей жизнью клянусь…

Асадолла-мирза, стоявший у постели, пнул его носком ботинка:

– Теперь чем хочешь клянись, скотина…

От боли Дустали-хан громко заверещал. На его крик в гостиную вбежала Лейли – ее комната была напротив по коридору – и встревоженно спросила:

– Что?… Что случилось?

К Асадолла-мирзе снова вернулась улыбка. Нежным тоном он ответил:

– Не волнуйся, деточка, ничего не случилось. Дустали просто пошевелился. Прости господи, чтоб он в ад провалился, бабский прихвостень.

Дустали-хан со слезами простонал:

– Что я – твой век заедаю, что ли, или на наследство твое покушаюсь, что ты меня всю жизнь попрекаешь?

Лейли обратила на меня вопрошающий взор. Я тихо сказал:

– Успокойся, дядя Асадолла и Дустали-хан шутят.

Асадолла-мирза, все так же улыбаясь, положил руку мне на плечо:

– Дружок, пойди-ка ненадолго в комнату Лейли… Я хочу поговорить с этим старым донжуаном о бедной девочке.

Возблагодарив бога, я последовал за Лейли в ее комнату. Один ее теплый и ласковый взгляд мгновенно унес из моей памяти все треволнения минувших суток. Несколько минут мы молчали. Голоса Асадолла-мирзы и Дустали-хана, доносившиеся из соседней комнаты, снова вернули меня к действительности. Я с тревогой сказал Лейли:

– Ты знаешь, я очень беспокоюсь… Слыхала, вчера опять завели речь о возвращении Пури.

Личико Лейли омрачилось, она опустила голову и прошептала:

– Я до утра не спала… Так мне страшно… Вчера, когда мы вернулись, папочка тоже говорил про это.

– Что говорил?

– Ну, то же, что дядя Полковник. Про помолвку… Если папочка станет меня принуждать, я не осмелюсь сказать «нет», но у меня есть выход…

– Но почему? Разве могут принудить девушку…

– Противоречить папочке для меня невозможно, но я могу покончить с собой…

Сердце мое чуть не остановилось, но я попытался утешить ее – и в то же время себя:

– Нет, Лейли, мы найдем другой выход. Обязательно найдем…

В это время послышался голос дядюшки, со двора звавшего Лейли. Она сказала:

– Подожди здесь, пока я вернусь…

Через окно я провожал ее взглядом. Вероятно, дядюшка возложил на нее обязанности курьера, потому, что Лейли, украдкой взглянув на окна и немного поколебавшись, пошла в сторону сада.

Дядюшка направился к комнате, где лежал Дустали-хан, и на пороге ее столкнулся с Асадолла-мирзой, который с рассерженным видом выходил оттуда. Я услышал, как они обменялись репликами:

– Ну как там Дустали-хан?

– Перепирается с Азраилом.

– Я полагаю, сейчас не время шутить, Асадолла.

– А я и не шучу. Но, похоже, что пуля Азиз ос-Салтане, к несчастью, вывела из строя его уважаемый фрагмент. Тут, конечно, есть и наша вина: если бы мы в тот раз разрешили Азиз-ханум отсечь этот фрагмент, теперь дело не дошло бы до незаконной стрельбы.

Дядюшка вошел в комнату, я насторожил уши. Одна створка двери была приоткрыта, и хотя видеть я ничего не видел, но слышал прекрасно. После обычных вопросов о здоровье дядюшка некоторое время молчал, а потом холодным и суровым тоном сказал:

– Дустали, я хочу тебя кое о чем спросить и надеюсь, что ты, памятуя обо всей моей доброте к тебе, будешь отвечать мне вполне откровенно. Человеку свойственно ошибаться…