— А! Вероятно, это «немцы» из баварских лагерей, которых везут теперь в Австралию через Неаполь. Их много в Баньоли, но они так напуганы «чистками» перед посадкой на пароход, что боятся даже говорить с нами, русскими «итальянцами». Основание к этому есть: закамуфлированные среди нас «засланные» не дремлют, а большинство прибывающих русских «немцев» записаны балтийцами, литовцами и Бог еще знает кем. Врата в заокеанский рай очень узки для русских.
Поэтому мне лучше самому стилизоваться под итальянца, если я хочу их послушать. Это легко. Я вынимаю из кармана итальянскую газету и, углубившись в нее, иду почти рядом с парой.
— Смотри, стадион-то какой большой! Не меньше, чем у нас в Харькове, — говорит девушка.
— Да, строили хорошо, — отвечает ее спутник, — а у нас в Таганроге трибуны деревянные были! Их на дрова при немцах растащили.
Мы переходим на улицу таверн. Она хорошо сохранилась. Огромные котлы прочно сидят и теперь в печах почти каждого дома. Около них такие же большие сковороды, протвини… На стенах — огромные черпательные ложки.
— Вот это были у них рационы! Ого! Не меньше как по литру. Не ировские, а тем более не советские!
— А очереди здесь, как думаешь, стояли?
— Что ты! Смотри, вся улица столовками занята, а городок совсем небольшой… районный, надо полагать.
Мы идем дальше и попадаем на форум. Он тоже хорошо сохранился. Стройная белая колоннада задумчиво обрамляет устланную полированным мрамором площадь, на которой высится грандиозная, украшенная горельефами трибуна. Спутник девушки не выдерживает.
— Эх, как жили, черт их возьми! — почти кричит он. — Как жили! Трибуна-то какая! Красота! Не из фанеры некрашенной… Да с такой трибуны немой заговорит!
Девушка вдруг разражается неудержимым смехом.
— Ты что? С чего ты?
— Так… Вспомнилось. На завод, где отец работал, секретарь горкома приехал, когда война началась… конечно, собрание… и я пришла. А трибуну… — давится девушка смехом, трибуну второпях выволокли перед управлением и не проверили… Он стал говорить за войну… — снова неудержимая спазма смеха, — только начал: «Сестры и братья», да и провалился… одна голова торчит… а он: «вредители, черт вас подери!..» Вот как получилось…
— В точности так и вышло. Мы на нашем рыбоконсервном провода от мин порезали, когда немцы подходили. Сам комсорг указал и с нами остался… Свой парень был, хоть и партийный. «Красного Азовца» взорвало, а мы работали на полный ход.
Дальше идти за ними уже неудобно, заметят, испугаются. Я отстаю, но часа через два снова перехватываю их у дверей музея и с ними вместе вхожу.
Полюбовались керамикой. Бегло взглянули на коллекцию монет, прошли и замерли перед «человеком с амфорой».
— Смотри, смотри, ведь улыбается!
— Мумия это, что-ли? Бальзамированный?
— Нет. Ведь их засыпало разом… кто как был. А потом высохли сами в пепле.
— Так и накрыло… пил вино и смеялся. Может, песню пел.
— А мы в Дрездене после бомбежки мертвяков собирали и откапывали, — говорит девушка, — ух, страшно было! Страшней самих бомб. Взглянешь в лицо, а оно все перекошенное!.. Я уж не смотрела. Зажмурюсь и тяну за ноги…
— Это что, — отвечает ей спутник, — ты бы с нами побыла, когда мы подходы к Таганрогу очищали при немцах. Сталин там за зиму двадцать дивизий положил. Густыми цепями по степи штурмовал, а немцам хоть бы что! Садят из прикрытий и с воздуха, всех начисто сносит. К весне горы мертвяков навалили, метров на восемь валы. Не вру. Точно.
— Один на одном лежали? — спрашивает девушка.
И ее глаза полны пережитого страха.
— Какой там! В кашу. Они мерзлые, а не разберешь, что к чему… У одного ноги из шеи растут, а у другого — голова в животе… Как пауки или чуда морские… эти не смеялись.
Да. Эти не смеялись, — думаю я, вспоминая вихрь ужаса, потрясший подвал дома в Белграде, когда у входа в него грохнула бомба.
— Везувий-то, он… хотя и вулкан… стихийная сила природы, а, оказывается, был погуманнее нашего брата… человека.
— Я немку видела, она по улице бежала, а сама горела. Вся горела… — прижимается девушка к своему спутнику. — Знаешь, что, — тихо говорит она, — вот мы с тобой, да и все наши все будущего ждали… вот-вот, завтра, послезавтра лучезарная жизнь начнется. Вот-вот… тем и жили, вся наша комса. А об них думали, — кивает она головой на улыбающийся высохший труп, — темнота, угнетение, рабство… А я вот сейчас хотела бы и жить с ними и… умереть, как он. Без муки, без страха…
25. Ярмарка в Ночеро
Теология южной Италии особая, не записанная ни в одной из мудрых богословских книг. По ее неписанным канонам Санта Мария ди Пагани не имеет ничего общего с Санта Марией ди Ночеро, а покоящийся в соборе Пагани Св. Альфонсо даже несколько враждебен Св. Джеронимо, пребывающему в древней романской церкви Ночеро, в одном километре от него. Во всяком случае он держится настороже и готов всегда защитить своих подопечных от прихожан соседа.