Всё то время, что шли переговоры и выполнялись ритуальные приветственные протоколы, Джей, как сумасшедшая визжала от удовольствия, находясь в состоянии патологического азарта, изображая махрового спартаковского болельщика, только без пиротехники и омоновского садомазохизма. Она, кажется, даже умудрилась свои ангельские голосовые связки сорвать. Вот как орала около спортивные и совсем неспортивные «кричалки».
Рыжий обезьян замер и расслабился, понимая, что бежать назад не имеет никакого смысла, так как, похоронив его тут, он и без всякого бега с препятствиями окажется на первоначальной поляне. Так что чего лишний раз ноги колоть, потеть и пачкаться. К тому же, новоиспечённый ученик неожиданно вспомнил об обязанности быть «ведущим», а не «ведомым», и, похвалив себя за это, широко улыбнулся, раскинув руки в стороны, подобно звезде эстрады, приветствуя всю эту ораву с кольями. Как ни странно, но это подействовало на публику положительно, судя по волне фанатской радости, прокатившейся по их рядам.
— Э, — крикнул ему какой-то более крупный самец, несколько отличавшийся от остальных перекормленным животом внушительных габаритов, и при этом сделал вполне понятный жест рукой, как бы подзывая.
Диму уговаривать долго не пришлось, и он, выбросив незнакомый фрукт и отряхнув ладони, ибо с детства был воспитан не подбирать с земли непонятно что и тем более не тащить «всяку каку» в рот, спокойным шагом направился к вождю, как он его для себя определил.
Подойдя вплотную к стене, остановился, задирая голову. Вождь повторил жест, чем-то напоминающий «айда ко мне». Гость легко вскарабкался наверх и тут же, получив дубиной по башке, потерял сознание. Вот вам, Димочка, и радушная встреча предков, явно по тёщиной линии.
Очнулся он ни то от струи воды, прилетевшей в лицо, ни то от коллективного плевка, ибо, с трудом разлепив глаза, увидел перед собой кучу весёлых рож с малой порослью волосяного покрова на них, оттого, считай, почти безволосых. Чему эти морды радовались — не понятно. Похоже, полуобезьянки были довольны, что шоу не закончилось. И раз объект развлечений ещё жив, то обязательно ожидается продолжение.
Он оказался к чему-то привязанный, притом по стойке смирно. Свободной от привязи оставалась только голова. Похлопав глазками, Дима осмотрелся. Судя по грудным «отвислостям», перед ним стояла куча разнокалиберных самок разной степени потасканности, разглядывающие его с нескрываемым любопытством.
Среди этой радостной своры пленник заметил уже ненавистную, вездесущую Джей. Она отчего-то лыбилась больше остальных, что сразу не понравилось рыжему. Но не успел он мысленно высказать, всё что думает по поводу её образовательных стандартов, как одна из самок с грудями в виде ушей спаниеля, резко подскочила и, выдернув из его тела пучок волосинок, отпрянула обратно, внимательно разглядывая, обнюхивая и пробуя на вкус приобретённый трофей.
Пример оказался заразителен. Его принялись ощипывать, как курицу перед варкой в супе. Даже Джей, сволочь, не упустила возможности поиздеваться над беспомощным, подключившись к процессу его без наркозной эпиляции. Дима, ни то, не выдержав боли, ни то, сильно обидевшись на оказанное «звёздное» внимание, истерично заверещал что было мочи, и задёргался в эпилептическом припадке, словно на электрическом стуле. Вернее, на столбе.
Отстали. Принялись недовольно «перегукиваться».
Дима: — Джей, сволочь! Ты за меня или за них? — накинулся он на красночёлочную наставницу, при этом мыча и выпучивая глаза, словно бык с отдавленными яичками, — они же меня сейчас в супе сварят. Что это за образовательный процесс такой, мать твою?
— Заткнись, «ведомый», — резко став злой рявкнула на него Суккуба, — опять эмоциями обделался! Ну-ка соберись, тряпка. Это не кухня с кулинарией, а твои смотрины. И оттого, как ты себя покажешь на этой выставке эксклюзива, будет зависеть твоё будущее. Вспоминай основной половой закон, дебил. Ты им пока не нравишься.
Дима: — А пошли бы они все в жопу волосатую, — отреагировал ученик на её обвинения, но уже в спокойном, собранном состоянии «ведущего», а не «ведомого».
Как выяснилось, непонятный рыжий обезьян действительно не понравился местным женщинам. Одна за другой экзаменаторши стали отходить к основной массе, стоявшей сплошной стеной за их спинами. Каждая при этом считавшая, видимо, за «обязаловку» выдать выставленному экземпляру свою оценку, недвусмысленной мимикой, презрительными возгласами и уничижительными жестами, все как одна указывая на недопустимую величину его мужского достоинства, что было понятно даже без сурдопереводчика.
Разошлись все, кроме одной. Той самой кошёлки с отвисшими плоскими грудями, показавшей пример в ощипывании. Она, выпятив волосатое пузо, задумчиво почёсывалась, смотря в землю и нервно жуя нижнюю губу. Как показалось пленнику, самка обстоятельно обдумывала явно нехорошие мысли относительно его персоны. И, наконец, придя к решению, махнула рукой, уставилась на жертву долгим злым взглядом, перестав жевать собственную плоть, сжав губы с силой слесарных тисков.