Динни написала брату письмо, в котором умолчала о Халлорсене, Саксендене и обоих Тасборо, зато весело рассказала о тете Эм, Босуэле и Джонсоне, дяде Адриане, леди Генриетте и просила его заехать за ней на машине. После обеда пришли Тасборо поиграть в теннис, и до самого окончания охоты она так и не видела ни лорда Саксендена, ни американца. Но за чаем тот, кого прозвали «Зазнайкой Бентхемом», бросил на нее такой долгий и странный взгляд, что она поняла – он ее не простил. Динни и вида не подала, что заметила это, но в душе огорчилась. Пока что она, кажется, причинила Хьюберту один только вред. «Напущу-ка я на него Джин!» – подумала она и отправилась на поиски «тигрицы». По дороге она встретила Халлорсена и, тут же решив наладить с ним прежние отношения, сказала:
– Появись вы вчера вечером пораньше, профессор Халлорсен, вы бы услышали, как я читала вслух лорду Саксендену отрывки из дневника брата. Может, вам это было бы полезнее, чем ему.
Лицо Халлорсена прояснилось.
– Ах, вот оно что, – сказал он, – а я-то никак не мог понять, каким снотворным вы опоили бедного лорда.
– Я подготавливала его к чтению вашей книги. Вы же ее хотите ему преподнести?
– Думаю, что нет, мисс Черрел; я не так уж заинтересован в его здоровье. Пусть его страдает бессонницей. Если человек способен уснуть, слушая вас, – я о нем невысокого мнения. А чем он вообще занимается, этот лорд?
– Чем занимается? Видите ли, он – то, что у вас принято называть «большой шишкой». Не знаю, на каком месте она сидит, эта шишка, но отец уверяет, что он имеет вес. Надеюсь, сегодня на охоте вы снова утерли ему нос, – ведь чем чаще вы будете утирать ему нос, тем больше шансов у моего брата вернуть свое место, потерянное из-за вашей экспедиции.
– Вот как? Разве у вас такие вещи зависят от личных отношений?
– А у вас разве нет?
– У нас-то да! Но я думал, что в старых странах еще сохранились добрые традиции.
– Разумеется, мы никогда не признаемся, что дела у нас зависят от личных отношений.
Халлорсен улыбнулся.
– Ну, а чем это плохо? Все люди – братья. Вам бы понравилась Америка, мисс Черрел. Хотел бы я когда-нибудь вам ее показать.
Он сказал это так, словно Америка была какой-то старинной безделушкой, лежавшей на дне его чемодана, и она не знала, как отнестись к его словам, – они могли быть сказаны мимоходом, а могли иметь до смешного серьезное значение. Потом, увидев по его лицу, что он придает им до смешного серьезное значение, она в ответ сверкнула улыбкой.
– Спасибо, но вы все еще мой враг.
Халлорсен протянул ей руку, но она на шаг отступила.
– Мисс Черрел, я сделаю все, чтобы вы изменили ваше мнение обо мне… Помните, что я ваш покорный слуга, а когда-нибудь надеюсь стать для вас и кем-нибудь более близким.
Он выглядел сейчас чересчур высоким, красивым и здоровым, и это ее раздражало.
– Давайте не будем относиться ко всему так серьезно, профессор; ничего из этого не выйдет. А теперь извините, я ищу мисс Тасборо.
И она убежала. Нелепо! Трогательно! Лестно! Возмутительно! Сумасшествие! За что ни возьмись, все так запутывается; может, лучше положиться на судьбу?
Джин Тасборо окончила партию в теннис с Сесили Маскем и снимала с волос сетку.
– Пошли пить чай, – сказала Динни, – лорд Саксенден изнывает без вас.
Но у дверей гостиной, где пили чай, Динни перехватил сэр Лоренс; заявив, что совсем ее не видит, он пригласил ее к себе в кабинет – посмотреть коллекцию миниатюр.
– Вот мое собрание характерных типов женщин разных национальностей: француженок, немок, итальянок, голландок, американок, испанок, русских; мне очень хотелось бы иметь и твой портрет, Динни. Ты бы согласилась позировать одному молодому человеку?
– Я?
– Да, ты.
– Но зачем?
– В тебе, – сказал сэр Лоренс, разглядывая ее в монокль, – заключается разгадка того, что же такое англичанка хорошей породы, а я коллекционирую особенности национальных культур.
– Это звучит страшно интересно.