– Считай дни, а уж мы до твоей шкуры доберемся!
– Добро пожаловать в ад!
Такой прием всегда оказывали тем, кто обвинялся в преступлениях над несовершеннолетними. Согласно тюремному кодексу чести, такое преступление делало их недостойными даже сидеть в тюрьме. Остальные заключенные не желали сидеть в одной камере с детоубийцами. Для них было предусмотрено дополнительное наказание: их ждал приговор внутри приговора. Их клеймили как падаль.
Мартини шел, опустив голову, арестантская роба была ему велика, штаны спадали, и руками в наручниках он с трудом их удерживал.
Они подошли к массивной железной двери. Один из помощников надзирателя открыл ее и втолкнул арестанта внутрь. В камере и одному было не повернуться, не то что троим. В ней размещались только железная койка, железная параша и умывальник на стене. Маленькое окошко под самым потолком пропускало лунный свет и струи ледяного воздуха.
Через порог переступил еще один человек, крепыш лет пятидесяти. Могучие мускулы распирали форменную рубаху.
– Я старшина Альвис, – представился он. – Управляющий блоком одиночных камер.
Мартини думал, что с ним сейчас проведут краткую беседу и объяснят, хотя бы в грубой форме, что здесь к чему. Но вместо этого ему в руки сунули шерстяное коричневое одеяло, силиконовую миску и силиконовую ложку, видимо в расчете на то, что заключенный никому не сможет причинить вреда, в том числе и себе самому.
– Все эти предметы, как и матрас на койке, являются собственностью тюрьмы. Утеря или порча имущества вменяется арестованному в вину, – отбарабанил он на память и прибавил: – А теперь распишитесь здесь.
Он протянул Мартини карточку, и тот поставил свою подпись в конце короткого списка, спрашивая себя, какую ценность имеют предметы, если требуется такая формальность. И вдруг понял, что для бюрократии одержимость формальностями важнее, чем само тюремное заключение. В жизни за тюремными засовами все, вплоть до самых мелких подробностей, регламентируется формулярами и предписаниями. Все решения уже кем-то приняты. Во избежание любого сговора каждый шаг заключенного должен соответствовать установленному стандарту. Все обесчеловечено. Для жалости, сопереживания, да и вообще для любого живого чувства, не оставлено ни малейшей щелочки.
Здесь все наедине с собой и со своей виной.
Когда старшина Альвис и помощники надзирателя вышли из камеры, Мартини так и остался стоять с коричневым одеялом, миской и ложкой в руках. Тяжелая металлическая дверь захлопнулась, в замочной скважине повернулся ключ.
«Падаль», – повторил про себя учитель. В камере наступила полная тишина.
Прежде чем сделать заявление, он выждал двадцать четыре часа. Фогелю хотелось, чтобы поутих шум от вчерашнего ареста и сцена для выхода на вызовы досталась только ему.
Полицейскому удалось добиться обвинения в убийстве, хотя тело так и не было обнаружено.
Теперь спецагент наслаждался вниманием СМИ перед целым лесом микрофонов и телекамер, расставленных в школьном спортзале, который все еще служил оперативным штабом. Для появления перед журналистами он выбрал новый костюм: темный бархатный пиджак, серые брюки и строгий галстук. На манжетах белоснежной сорочки посверкивали запонки из белого золота в виде звездочек. Он не снял с запястья браслет Анны Лу из разноцветных бусинок и собирался выставить его напоказ в качестве трофея.
– В итоге точная и молчаливая работа полиции принесла те плоды, которых мы все ожидали. Как видите, упорство и терпение всегда вознаграждаются. Давление со стороны СМИ и общественного мнения на нас не повлияло. Мы трудились без шума, не включая прожекторов, стараясь максимально сфокусироваться на задаче, которую поставили перед собой с самого начала: добраться до истины в деле исчезновения Анны Лу Кастнер.
Просто парадоксально, как ему удается перевернуть все факты, не испытывая при этом ни малейшего смущения, думал агент Борги, стоя в сторонке. И если истина, о которой говорил Фогель, не давала ответа, что же все-таки случилось с рыжеволосой девочкой с веснушками, он блестяще сумел всех убедить в том, что говорил. Потому что в глубине души сам был в этом убежден.
– На этом наша работа в Авешоте завершена, и мы оставляем поле деятельности для правосудия в надежде, что прокурор Майер сумеет воспользоваться ценными и не подлежащими сомнению результатами расследования.
Майер, стоявшая с ним рядом, отвела глаза от нацеленных на нее объективов. Для Борги это было красноречивое движение. Она не была способна, как Фогель, врать самой себе.
– Как Кастнеры восприняли известие об аресте? – спросил один из хроникеров.
– Мне известно, что вчера они услышали эту новость по телевидению, – ответил спецагент. – Я бы предпочел не надоедать им: их боль в эти часы вполне понятна. Но я при первой же возможности постараюсь растолковать им, что произошло и что теперь будет.
– Вы перестанете искать Анну Лу?
Это спросила Стелла Хонер.
Фогель этого вопроса ожидал и не стал отвечать только ей, а обратился ко всем присутствующим.