Девушка в тумане

– У нас проблемы, – тихо сказал он шефу.

Мать Анны Лу, босая, в ночной сорочке, сосредоточенно собирала записки и высохшие цветы с рядов игрушечных котят, которых много дней назад люди приносили к ее дому. Паломничество прекратилось, едва только распространилось известие, что есть подозреваемый. Сострадание сменилось болезненным любопытством, судьба пропавшей девочки больше никого не интересовала. Даже журналисты ушли с площадки. Когда Фогель и Борги прибыли на место на полицейской машине, печальную сцену безжалостно фотографировали всего несколько корреспондентов.

– Гони их прочь, – сразу приказал спецагент своему подчиненному.

Потом подошел к женщине:

– Синьора Кастнер, я агент Фогель, вы меня помните?

Она обернулась и растерянно на него поглядела. Шел мелкий дождик, ночная сорочка на ней намокла, и стало видно, что под ней голое тело. Фогель снял пальто и накинул ей на плечи:

– Здесь холодно. Почему бы нам не пойти в дом?

– Я должна закончить наводить порядок, – ответила она, словно это было самое важное на свете занятие.

Тогда Фогель показал ей браслет из бусинок, сплетенный Анной Лу, который Мария надела ему на руку в день Рождества, когда он впервые появился у них в доме.

– Помните, какое обещание вы тогда меня просили дать? Так вот, есть новости… Только поговорим о них в доме, хорошо?

Мария Кастнер с минуту подумала.

– Этот человек, учитель… Вы действительно думаете, что это он? То есть я хочу сказать, что он не тот человек, чтобы… По-моему, он невиновен… Потому что, если бы он держал у себя Анну Лу, вы бы уже давно нашли мою девочку, правда?

Фогель не нашелся что ответить. Было очевидно, что женщина отказывается отдавать себе отчет, что происходит в действительности.

– Мы за ним наблюдаем, – успокоил ее спецагент.

– Однако дни идут, и Анна Лу наверняка проголодалась. Если этот человек под наблюдением, то кто же носит ей еду?

Впервые за свою карьеру, да и, пожалуй, за всю жизнь, Фогель утратил дар речи. На его счастье, в этот момент появился Бруно Кастнер, которого предупредили, что творится возле его дома.

– Простите меня, я был на работе, – начал он оправдываться.

Потом взял жену под руку и повел ко входу в дом.

– Это все снотворные препараты, которые ей прописал психиатр.

– Синьор Кастнер, мне нужно, чтобы ваша жена, насколько это возможно, пребывала в здравом уме. Может быть, стоит пересмотреть дозировку.

Он подумал о том, что СМИ могут воспользоваться состоянием женщины и приписать ей всякие необоснованные утверждения.

– Я поговорю с доктором Флоресом, – уверил его Бруно Кастнер, уже повернувшись к нему спиной.

Фогель остался стоять, наблюдая, с какой нежностью тот ведет жену домой. Потом снова взглянул на жемчужный браслет у себя на запястье.

Стелла Хонер сидела на диване в гостиной скромной, но красиво обставленной квартиры. Диван был накрыт смятым покрывалом, то ли для того, чтобы скрыть потрепанную обивку, то ли, наоборот, чтобы ее сохранить. Журналистка, как всегда, выглядела безупречно: на ней был серый костюм, а шею охватывал красный шелковый платок, завязанный узлом. В руке она держала микрофон.

Телекамера увеличила границы кадра, и на экране появился еще один персонаж, обитавший в этой квартире и сидевший рядом.

На этот раз одежда Присциллы не отличалась обычной бунтарской крикливостью. Она выглядела гораздо скромнее: на ней были хорошо отглаженные джинсы без единой прорехи и белая блузка. Из ушей исчезли гвоздики, а глаза были не накрашены. Без грима она смотрелась совсем ребенком и нервно комкала в руках платок.

– Итак, Присцилла, ты можешь рассказать, как все было? – ласково спросила Хонер.

Девочка кивнула, словно сделав над собой усилие:

– Я дежурила у дома Кастнеров, принесла Анне Лу шелкового котенка. Со мной были друзья, случившееся нас всех потрясло. И вдруг я обнаружила, что мне пришла эсэмэска… Она была от Мартини.

Девочка запнулась, ей было трудно продолжать.

Стелла Хонер поняла, что ей надо помочь:

– А почему тебя это так удивило?

– Я… я уважала учителя Мартини, он был для меня нормальным человеком… но после того, что случилось…

Хонер на этот раз не стала торопить девочку – пусть слушатели вдумаются в ее слова. Она была мастером создавать напряжение.

– Что же было написано в сообщении?

В точности следуя указаниям, данным ей перед прямым включением, Присцилла вытащила мобильник из кармана джинсов и прочла текст. При этом и рука, и голос у нее дрожали.

– Ты можешь прийти ко мне домой завтра вечером?

Снова повисла рассчитанная журналисткой пауза. Она заметила, что в левом глазу девочки блеснула слеза, но ей вовсе не было нужно, чтобы та разревелась. Пока не нужно. Чтобы дать Присцилле прийти в себя, она мягким движением вынула у нее из рук мобильник и поднесла его к объективу телекамеры:

– Нас часто обвиняют в том, что мы рассказываем только часть правды, манипулируя публикой. Но вот это – не выдумка журналистов, смотрите: это действительно посланная эсэмэска.

Она какое-то время подержала телефон перед камерой, чтобы зрители успели прочесть сообщение на дисплее, потом снова обратилась к своей гостье: