Девушка в тюрбане

Они входят в «More Fun». Внутри ниши и свечи: интерьер как в склепе Джульетты. У Волчонка разгорелись глаза. Здесь и красотки с искусственным загаром, и неотразимые мужчины, и промышленники, и швейцарские благотворители, и непокладистые журналисты, развалившиеся на диванах, и знаменитый комик, придумавший летучую фразу «Сделаем шах вперед!», и фотомодели обоего пола; на столах — лимонад и ликеры, но официант не пристает к тебе как банный лист, а ты сам властным жестом подзываешь его, точно судья — проштрафившегося игрока: а ну-ка поди сюда, голубчик! Работает шикарный ресторан, в меню последние кулинарные новинки: «спагетти а-ля по-бля» или «рис с морскими фаллосами». Надрывается по-английски певица:

Your love is king
crowned in my heart...[5]

Двое яростно вцепились друг в друга. Это замминистра и модный художник.

— Я сейчас вернусь, — говорит Касатка. — Вы пока пейте все, что вам нравится.

Она уходит, покачивая фосфоресцирующим хвостом.

Рыцарь и оруженосец удобно устраиваются на голубом диване, мягком, словно обезьянья шерсть. Подзывают (сами!) официанта.

Заказывают лимонад и мятный ликер.

Расслабляются.

Едва не засыпают.

Но Волчонок констатирует:

— Учитель, а тебя здесь хорошо знают.

— Я когда-то вел светскую жизнь.

— Как синьора Касатка?

— Не совсем. Я был несколько пассивнее.

Полуночники с любопытством разглядывают их. Учитель объясняет Волчонку, из каких видов общения складывается коктейль светской жизни.

Рядом с ними столик команды «Видеостар». Беседа протекает примерно таким образом:

— А если она нас пошлет?

— Я дал ей сценарий.

— А если пошлет?

— Обещала скоро дать ответ... Что же касается натуры...

— Да на хрена мне твоя натура... Если она нас не пошлет, то фильм будет, а если пошлет, останемся с хреном...

— Если пошлет, пригласим Мурци.

— Но Мурци тоже нас пошлет, она уже подписала контракт со Скаффардони на четыреста миллионов.

— Ну и что, не согласится на целый фильм, так хоть на половину.

— Тогда, может, и вывернемся. Комик у нас уже есть. Но если она нас пошлет...

За соседним столиком какие-то земноводные дамы и господа обсуждают путешествие под парусом к Курортным островам.

Одна утверждает, что только на яхте проявляется истинный характер людей, другая добавляет, что и собак тоже, ее муж тут же предъявляет ультиматум: ну уж нет, собака останется дома, иначе не поеду я, друг семьи объясняет, что лучше взять собаку, чем любовника, ах ты мой дорогой, да захочу — вы у меня будете на поводке ходить, ну, Кларисса, ты и фруктик, а пошел ты знаешь куда, уже нализался, сама иди вместе со своей собакой, ну ладно, не ссорьтесь, а Педро тоже едет? что, нет? а куда же он? как куда? в Педрокруиз, что? ах-ха-ха, ну, Ренцо, отмочил, Педрокруиз, ха-ха-ха, эй, официант, ты что там, заснул, иди сюда, Педрокруиз — здорово придумано!

— Ну и нравы, — замечает учитель, — хуже, чем в пятидесятые годы.

— Не говори! — поддакивает Волчонок, пятидесятые годы — его конек: он в то время был уже подающим надежды сперматозоидом.

— Не поймешь, что это — начало или конец, — ворчит Лучо (его сопротивляемость серьезно подорвана мятным ликером). — Что знаменует собой ужасающее падение нравов — зарю или закат новой эры?

— Начало — это когда приезжают, — разъясняет Волчонок, — а конец — когда уезжают.

— Ну, не всегда, — возражает учитель. — Знаешь, когда-то существовали бактерии, которые не дышали.

— Сколько?

— Не понял?

— Сколько не дышали? У нас в школе Камеллини может не дышать полторы минуты.

— Вообще не дышали.

— Ну да?!

— И еще в нашем теле есть бессмертные клетки. Они только перемещаются в другие области, переходят в другие структуры, но остаются неизменными со времен первозданного хаоса.

Волчонок думает о залежах в носу Кролика, но не высказывается.

— Мой юный доверчивый друг! Сколько раз я видел своих учеников, таких же, как ты, в предвкушении жизни! Не надо предвкушать, за окнами класса ничего интересного, все то же самое.

Волчонок не согласен, но в данный момент занят лимонадом.

— Они изучали юных поэтов, погибших едва ли не в их возрасте, читали о войнах, на которых погибали и погибают их сверстники. Переводя их из класса в класс, я думал: ну что ж, идите, стремитесь в жизнь, вас подкарауливает столько разочарований, что у меня рука не поднимается добавлять к ним еще и плохие оценки.

— А брата моего все ж таки засыпал!

— Но ведь только по одному предмету. Хотя что такое, в сущности, предмет? Всякая классификация, систематизация есть не более чем перечень, листок бумаги, который будет выброшен в мусорную корзину времени. Ну есть ли хоть какой-то минимальный критерий, позволяющий, скажем, отличить математику от естественных наук?

— Тетрадка.

— Не понял?

— По математике тетрадка в клетку, а по естествознанию — в линейку.

Безнадежно опьяневший учитель вздыхает.

— Ах да! Сколько времени прошло с тех пор, как я занимался этим! И все же по ночам мне до сих пор снятся экзамены. Снится, что я не готов к опросу.

— Ах, как я вас понимаю!