Девушка в шляпе и собака на трёх лапах

— Я же говорила, она не курит, — почесало одной босой ногой другую привидение.

— Ну, не к старушке же с собачкой идти, — отмахнулся зомби. — И купить негде.

— Пойдём вон у тех сосущихся попросим. Ай! — взвизгнуло привидение, уворачиваясь от стряхивающего воду Амона, и они побрели к лавочке с целующейся парочкой.

— Накупался, проказник? — Генка встала, и повязка на ноге больно дёрнула кожу, напоминая и об уколе, и о необходимости перевязки. — Мы сегодня доберёмся с тобой до дома?

Но они добрались.

Замок на входной двери — самый несчастный в её доме предмет. Он уступал пальму первенства лишь пульту от телевизора, который постоянно падал, пока телевизор не украли, вместе с пультом. Замок же, хоть и выполнял свои функции чисто формально, выламывался с регулярностью, достойной месячных, и в девяти случаях из десяти выбивала его сама Генка.

Она вышибла его здоровой ногой, и, оказавшись внутри, лишь повернула гвоздик, на котором обречённо повис этот хлипкий страж. Припасённый в тумбочке молоток пару раз стукнул по кривым шляпкам — на этом ремонт был закончен.

Битый час Генка потратила на всякие нужные процедуры, поглядывая на манящий её своими секретами чемодан, и, наконец, усевшись перед ним на полу, извлекла из-за распоротой подкладки тетрадь.

Рыжая бархатистая замша гладко скользила под пальцами. От этого нежного поглаживания на обложке оставались следы, но Генка не стала их убирать. Она вдохнула запах, уткнувшись в мягкий переплёт, надеясь почувствовать дух забытого дома, но в нос резануло плесенью. И всё же надо сказать спасибо няньке — за восемнадцать лет с этой тетрадью могло случиться что и пострашнее.

От частого пользования уголок засален. Генка провела по нему пальцем и задержав дыхание, открыла дневник. Он привычно развернулся на том месте, где чаще всего его открывала хозяйка.

Карандашный рисунок. Торс мужчины с хорошо развитой мускулатурой. Кубиками пресс, и брюки на бёдрах висят так низко, что видны волосы, идущие кучерявой дорожкой от пупка к лобку. Широкая шея, цепь с крестиком.

Ну, что сказать? Мама была хреновой художницей. Генка искала какую-нибудь надпись со стрелкой, типа «Это — твой отец», но видела только следы от слёз и застрявшие в сгибе страниц крошки. И она решила всё же начать с начала, но завтра. Сегодня глаза у неё уже слипались и усталость победила любопытство.

Перенасыщенный событиями день принёс с собой ночные кошмары.

Красивая женщина, летающая в гробу как Панночка. Стреляющий в неё из ружья Пепси. Хаски, бегущие в упряжке, как волки-оборотни с горящими кровавыми глазами.

Генка металась по подушке всю ночь как в бреду, а когда за окнами уже забрезжил рассвет, пришла Она. Она шлёпала грязными ногами по полу так громко, что в комнате раздавалось эхо. Оно отскакивало от каждой из четырёх стен, с каждым новым ударом становясь тише. БУМ-БУм-Бум-бум! БУМ-БУм-Бум-бум!

Подол белого платья. Чёрные волосы. Бурое пятно на груди. Она остановилась возле кровати, но Генка никак не могла оторвать взгляд от этого пятна.

— Дырочка такая маленькая, — сказала Генка.

— Мне хватило, — ответило привидение.

Генка протянула к нему руку и не узнала её. Сморщенная старушечья кожа, пигментные пятна, жёлтые расслоившиеся от грибка ногти, длинные и хищно загнутые вниз.

— Это не мои руки, — Генка крутила перед собой ладони со скрюченными пальцами.

— Теперь твои, — сказал призрак.

— Я знаю, ты — Лиза. Ты не умерла.

— Нет! — заорало привидение и отшвырнуло её к стене.

Генка ударилась спиной и проснулась. От яркого солнца, палящего сквозь чистые окна без штор, пришлось снова зажмуриться. Когда глаза привыкли, она посмотрела на руки. Фух! Присниться же такое! Села, спустила ноги на пол и упёрлась взглядом в грязные следы. Они снова начинались в дверном проёме и заканчивались перед кроватью.

Амон поднял голову, сонно зевнул и решил не вставать, наблюдая за перемещениями Генки. Это начинало становиться ритуалом: проснуться, увидеть следы, посмотреть откуда они ведут, проверить окна, проверить вещи, дёрнуть дверь.

В этот раз вещи не трогали, а дверь осталась незапертой, хотя Генка, вправив замок как вывихнутый сустав, его замыкала.

— Достало! Вот какого чёрта? — возмущалась она, махая половой тряпкой.

Телефонный звонок не дал ей закончить ни гневную тираду, ни уборку.

— Алло! — сказала она настороженно.

— Евгения, это Александра Львовна, — голос экономки дрожал от сдерживаемых слёз. — Вы не могли бы приехать? Герман умер.

В овальной гостиной громко тикали часы и орал телевизор, показывая бои без правил. «Восьмой час утра, — машинально отметила Генка, — Карелин валяет по рингу японца. Зуб даю — победит!»

Овальной эту гостиную прозвали за оранжевый ковёр в форме яйца, хотя она была единственной гостиной в доме. Герман шутил, что у него, как у американского президента, тоже есть оральный кабинет. В нём он проводил большую часть времени, в нём и умер. Со стаканом бурбона в руке и улыбкой на лице.

Эта улыбка, конечно, безошибочно указывала Генке на причину его смерти — её ампула нашла своего хозяина, но вряд ли ей стоит искать на его теле место укола.