Девушка в башне

Сжатый рот Касьяна загадочно скривился. Они вышли на грязную улицу у терема Ольги и мгновенно затерялись в чреве веселящегося города. С соседних улиц раздавалась музыка, и девушки танцевали с обручами. Люди шли наверх: Вася увидела соломенную женщину на шесте, которую несли над ликующей толпой. Медведя с вышитым ошейником вели как собаку. Звенели колокола. На ледяных горках было не протолкнуться, и люди толкались в очереди, падали или летели головой вперед. Касьян остановился.

– Посол, – осторожно сказал он. – Челубей.

– Что? – удивилась Вася.

– Мне показалось, он тебя узнал, – ответил Касьян.

Улицы впереди гремели.

– Что это? – спросила Вася, проигнорировав его вопрос. Люди перед ними разбежались в стороны. В следующее мгновенье на улицу выскочила сбежавшая лошадь с дикими глазами.

Это была кобылица с рынка, которая понравилась Васе. Ее белые чулки мелькали на грязном снегу. Люди кричали и разбегались в стороны. Вася раскинула руки, чтобы остановить лошадь.

Кобылица попыталась увернуться, но Вася проворно поймала конец веревки и спросила:

– Стой, девица. Что случилось?

Кобылица шарахнулась от Касьяна и встала на дыбы, испугавшись толпы.

– Отойдите! – крикнула Вася. Толпа немного расступилась, и Вася услышала уверенный стук копыт. По улице ехал Челубей и его помощники.

Татарин удивился, увидев Васю.

– Вот мы и встретились, – сказал он.

Теперь, когда Марья была дома, Васе было нечего терять. Она выгнула бровь и спросила:

– Купили кобылицу, а она убежала?

– Хороший конь всегда с норовом, – хладнокровно ответил Челубей. – Хороший мальчишка, поймал ее для меня.

– Норов – не повод запугивать ее, – возразила Вася. – И не называйте меня мальчишкой.

Кобылица почти дрожала в ее руках и испуганно мотала головой.

– Касьян Лютович, – велел Челубей, – займитесь этим ребенком. Или я накажу его за дерзость и заберу коня. Пусть оставит кобылу себе.

– Если бы у меня была кобылица, – легкомысленно заявила Вася, – я бы катался на ней до полуденного колокола. У меня она бы не убежала в страхе на улицы Москвы.

Она с гневом заметила, что разбойник изумился.

– Большие слова для ребенка. Дай-ка ее мне.

Вася не сдвинулась. Она думала о том, как будет голодать Катя из-за сборов Дмитрия на новую войну. Злость на Челубея будоражила кровь и грела безрассудство.

– Ставлю своего коня на то, что эта кобылица понесет меня до того, как пробьет три часа.

– Вася… – начал Касьян, но Вася не взглянула на него.

Челубей расхохотался.

– Понесет тебя? – Он окинул взглядом испуганную кобылицу. – Как пожелаешь. Удиви нас. Но если проиграешь, я заберу твоего коня.

Вася собралась с духом и заявила:

– Если я выиграю, я заберу кобылицу.

Касьян в тревоге схватил ее за руку.

– Это глупый спор.

– Если мальчик хочет лишиться своего добра из-за бахвальства, это его дело, – сказал Челубей. – Теперь ступай, мальчик. Объезди кобылицу.

Вася молча осмотрела испуганную лошадь. Кобылица дрожала на конце веревки и постоянно дергалась в ее руках. Никогда еще лошадь не выглядела такой неприступной.

– Мне нужен загон с приличным забором, – наконец, сказала Вася.

– Ты сделаешь это здесь, на людях, – возразил Челубей. – Стоило обдумать условия, прежде чем вызывать людей на спор.

Улыбка исчезла с его лица. Он говорил уверенно и серьезно.

– Рыночная площадь, – сказала Вася, подумав. – Там больше места.

– Как пожелаешь, – снисходительно ответил Челубей.

– Если твой брат узнает об этом, Василий Петрович, я тебе не защитник, – пробормотал Касьян.

Вася не ответила.

* * *

Их спуск к площади стал процессией, молва пролетела по улицам вперед них: «Василий Петрович поспорил с татарским послом Челубеем. Приходите на площадь».

Но Вася не слышала. Она слышала лишь дыхание кобылицы. Она вела ее, пока лошадь билась на веревке, и разговаривала с ней. В основном, это были глупости: похвала, нежные слова, все, что шло на ум. И она слушала лошадь. «Прочь, – вот о чем думала кобылица, вот что она выражала своей головой, ушами и дрожащими ногами. – Прочь, я должна убежать. Я хочу других людей, хорошую траву и тишину. Прочь. Бежать».

Вася слушала лошадь и надеялась, что не сотворила что-то невероятно глупое.

* * *

Хотя Челубей и был язычником, русские люди любили зрелища, а Челубей быстро доказал, что может это устроить. Если кто-то в толпе выкрикивал похвалу, он изящно кланялся, взмахивая рукой с грубыми камнями на пальцах. Если кто-то насмехался над ним, прячась в толпе, он отвечал ревом, и зрители смеялись.

Они вышли на главную площадь, и люди Челубея тут же начали освобождать пространство. Торговцы ругались, но все же разошлись. Коренастые кони татар сдерживали толпу, обмахивая себя хвостами.

Челубей огласил условия спора на ужасном русском. С явным пренебрежением к присутствующим священникам зеваки делали ставки, а дети взбирались на прилавки, чтобы все видеть. Вася стояла с испуганной кобылицей в кругу людей.

Касьян стоял в первом ряду. Он выглядел не то недовольным, не то заинтересованным. Его взгляд был отсутствующим, словно он погрузился в глубокие размышления. Толпа росла, шум нарастал, но Вася видела только кобылицу.