Девушка с веслом

– Программу ему подавай! – Пасьянс у начальницы не складывался, и она была не в духе. – А эфирное время кто будет оплачивать?.. Пушкин? В кадре покрасоваться – это всякий сумеет, а ты спонсора найди! – В глаза Прянишникова не смотрела, уставившись в экран монитора. – И нашел время, Кулаков! Вы бастовать, что ли, вздумали?! Кофтун звонила сейчас, кашляла в трубку, у Сердюковой ребенок отравился, у Воропаевой – давление. Знаю я ваши болезни! Не редакция – грыжа, которую вырежут в конце концов. Да, да! Блезнюк приказал: кровь из носу – чтоб «Дневник кинофестиваля» был каждый день, и чтоб без повторов! Что, не знаете: договоренность у него с москвичами. Не хочет в грязь лицом ударить – новая-то метла!

Сундучок-кондиционер, застрявший в форточке – ни туда ни сюда, – надсадно гудел, силясь вывалиться наружу; в кабинете, обставленном траурной офисной мебелью, державшейся на икейных соплях, веяло погребальным холодом.

– Коль программа заявлена – так и снимайте, – талдычила свое Ольга. – Раз в году-то вы можете оторвать свои задницы и хоть что-то сделать, совсем разленились! Так что, Володенька, придется тебе постараться. Кончится кинофестиваль – тогда и поговорим о твоей передачке. Пиши концепцию, обсудим. Ах да, ты написал… Помню, помню! Ты не думай: я Блезнюку передала, он смотрит. Иди, Володя, иди, бери Брагинца, ноги в руки – и бегите! И учти: нужна какая-то звезда, лица нужны узнаваемые, а то вчера понаснимали шваль всякую, кому они нужны. Крутиться надо, Володечка, кру-тить-ся, а ты погас. Беги, Володя, беги!

Кулаков, выйдя в коридор, сплюнул: сегодня была очередь Ирки Кофтун делать «Дневник кинофестиваля»; вчера он едва успел смонтировать передачу к эфиру, пришел домой – и повалился, весь в мыле, а сегодня – снова здорово! И куда бежать? В такую рань звезды, приехавшие в приморский город отдохнуть, потусоваться, еще дрыхнут, ловить на гостиничном пляже ранних пташек – любительниц позагорать – глухой номер: актриски без макияжа откажутся сниматься. Обычно Кулаков договаривался накануне, звонил в «Жемчужину»: кто-нибудь да соглашался дать интервью. Соскочивших девчонок понять можно, этот кинофестиваль – сплошная головная боль: столичные звезды, узнав у налетчиков с камерой и микрофоном, что они не с первого-второго канала – или, на худой конец, канала «Культура», – а с местной телестудии, скучнели и всячески от интервью отмазывались, на десяток «нет» приходилось одно «да», а выслушивать отказы – как прямые, так и завуалированные – было, конечно, унизительно, особенно женщинам. К фестивалю в редакции приуготовлялись заранее, как к неизбежному злу, вроде безбожно растянутого похода к стоматологу. Местная обтёрханная культурная элита перед телевизионщиками заискивала, так что в остальное время – кроме этих злополучных двух недель июня – самолюбие журналистов художки не страдало. Впрочем, Ирка Кофтун, тщедушная блондинка с плоским монгольским лицом, умела раскрутить на интервью престарелых актеров, так что, скорей всего, она и впрямь простудилась, а вот сорокалетней Сердюковой и растолстевшей Воропаевой не везло; сегодня они постарались просто-напросто свалить. Кулаков и сам мог бы взять больничный, не проблема, но после этого он бы совсем перестал себя уважать. Но все же как это унизительно – выпрашивать интервью у актеров с бодуна или у актерок, только-только выползших из режиссерских постелей. Тоска, тоска…

Комната операторов располагалась в полуподвале. Юра Брагинец лежал на диване, затянутом желтой парчой, в жар-птицах, захватанных жирными пальцами, – реквизит, принесенный из зальчика, жавшегося к телевизионному павильону (туда сваливалось всякое барахло, скопившееся на студии за шестьдесят лет), и читал «Розу мира»; Брагинец был стар, одинок, тратил всю зарплату на вздорожавшие книги, порой недоедая и недопивая. Наискосок, пристроив на коленях ноутбук, сидел в сломанном зубоврачебном кресле (тоже реквизит) Коля Недошитко, показывая зрителям грязные подошвы кроссовок, курил и азартно выстукивал комментарии в «Живом Журнале»; Недошитко топал по Интернету страшным троллем и порой как-то раздваивался: не успевая перестроиться, отвечал непозволительно агрессивно для реальности, не ограниченной тесными рамками монитора. Остальные операторы были на выезде.

Всякий корреспондент знает: резко отрывать операторов от их излюбленных занятий не стоит – рассерженный оператор наснимает такого говна, что ни на одном монтаже не расхлебаешь. Следовало обождать.

– Есть ли жизнь в Интернете? – задал Кулаков риторический вопрос и в ответ услышал:

– А не пошел бы ты, Славыч!

Отчество у Кулакова было Святославович, что в сочетании с именем Владимир оказалось не по зубам ни одному сотруднику телестудии, поэтому до сорока двух лет он все был Володя, иногда Славыч; порой Кулакову казалось, что начальство не решается втащить его хотя бы на первую ступеньку карьерной лестницы из-за непроизносимых имени-отчества; впрочем, Ольга Митрофановна – не намного лучше…