Девушка с татуировкой дракона

Конечно, это было чревато осложнениями. Подобные связи неизбежно причиняют боль. Они оба буквально сжигали за собой мосты – и оставляли позади несбывшиеся надежды и разочарования. Микаэль так и не смог заставить себя отказаться от Эрики – и в итоге ушел из семьи. Он, правда, никогда и не скрывал от своей жены Моники, что его связывают близкие отношения с Эрикой. Но жена наивно надеялась, что, раз они поженились и у них родилась дочь, он опомнится. Кстати, и Эрика почти тогда же вышла замуж за Грегера Бекмана.

Микаэль тоже так считал и в первые годы после женитьбы встречался с Эрикой только в связи с профессиональными вопросами. Потом они основали издательство «Миллениум» и после этого выдержали лишь неделю карантина. Как-то поздним вечером они занимались сексом прямо на ее письменном столе. После этого наступил мучительный период, когда Микаэлю хотелось жить с семьей и наблюдать, как подрастает его дочурка. Хотя в то же время его непреодолимо тянуло к Эрике, и он не мог себя контролировать. Конечно, если бы он по-настоящему захотел, то смог бы совладать с собою. Лисбет Саландер не ошиблась, предполагая, что Моника развелась с ним именно из-за его супружеской неверности.

Невозможно даже представить, но Грегера Бекмана эта ситуация, похоже, вполне устраивала. Эрика никогда не скрывала своих отношений с Микаэлем и немедленно призналась мужу в том, что связь возобновилась. Возможно, Грегер – слишком деликатная и художественно одаренная личность – был полностью поглощен собственным творчеством и сосредоточен только на самом себе, и поэтому он смирился с тем, что у его жены есть другой мужчина и она даже отпуск распределяет так, чтобы провести пару недель с любовником на его даче в Сандхамне. Грегер не слишком нравился Микаэлю, и он никак не мог понять, что связывает с ним Эрику. Но его все же радовало, что Бекман не возражает против того, чтобы его жена любила одновременно их обоих.

Он подозревал, что, с точки зрения Грегера, связь жены с ее давним знакомым придает их браку особую пикантность. Впрочем, они эту тему никогда не обсуждали.

Микаэль никак не мог заснуть и около четырех часов утра понял, что ему это так и не удастся. Он сидел на кухне и еще раз, от начала до конца, внимательно изучал приговор. Ему казалось, что встреча на Архольме имела для него буквально судьбоносное значение. Он так и не разобрался, с какой целью Роберт Линдберг поделился с ним и выложил все про махинации Веннерстрёма – просто чтобы о чем-то потрепаться за рюмкой в каюте или специально допустил утечку информации.

Микаэль склонялся к первому варианту, но с таким же успехом Роберт из сугубо личных или коммерческих соображений мог пожелать навредить Веннерстрёму и просто воспользовался удобным случаем, когда к нему на яхту попал знакомый и вполне внушаемый журналист. Впрочем, Роберт не был слишком пьян и в разгар беседы заставил Микаэля поклясться, что тот его не выдаст. И тогда Линдберг из сплетника превратился в анонимный источник информации. А значит, он мог говорить все, что угодно, но Микаэль не имел права его выдать.

Впрочем, Блумквист не сомневался: если какие-нибудь заговорщики специально устроили встречу на Архольме с целью привлечь его внимание, то Роберт – просто неподражаемый интриган. Однако их пути пересеклись там совершенно случайно.

Роберт даже не подозревал, насколько Микаэлю претят люди типа Ханса Эрика Веннерстрёма. По своему многолетнему опыту Блумквист знал, что почти все директора банков или знаменитые топ-менеджеры – негодяи и мошенники.

О Лисбет Саландер Микаэль никогда не слышал и пребывал в счастливом неведении относительно того, что в тот день она представила на него досье. Но если бы он ее послушал, то наверняка согласился бы с ней, когда Лисбет заявила, что его откровенное отвращение к денежным мешкам не связано с симпатиями к левым радикалам. Микаэля нельзя было назвать политически индифферентным, но к разным политическим «измам» он относился с большой настороженностью. Блумквист голосовал на выборах в риксдаг лишь однажды – в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Тогда он отдал свой голос за социал-демократов, и то только потому, что, на его взгляд, невозможно было бы терпеть еще три года Йосту Бумана[32] в качестве министра финансов, а Турбьёрна Фельдина[33] или, например, Улу Ульстена[34] – на посту премьер-министра. Поэтому он, хотя и без особого энтузиазма, проголосовал за Улофа Пальме[35]. А потом после убийства премьер-министра – за «Бофорс» и Эббе Карлссона[36].

Микаэль терпеть не мог экономических обозревателей. Они, с его точки зрения, пренебрегали элементарными требованиями морали. Он считал, что уравнение решается очень просто. Директора банка, который растратил сто миллионов, увлекшись безрассудными спекуляциями, надо просто гнать в шею с работы. Предпринимателей, которые создают «дутые» компании, следует посадить за решетку. Домовладельца, который вынуждает молодежь оплачивать черным налом однушку с сортиром, необходимо подвергнуть общественному порицанию.