Ивану совсем не хотелось использовать ее, подставлять под удар, следуя придуманному и одобренному начальством плану, но… но события развивались, и внутри этих событий динамитной шашкой была она — госпожа Романова. Он это чувствовал, знал. Всем своим профессионализмом чувствовал!
И коли есть такая данность, то надо навязать противнику свои правила игры, а не принимать те, что навязывает объект наблюдения, которому понадобилась Александра.
Он смотрел Сашке, замершей у окна, в затылок и искренне ей сочувствовал, зная, что ко всем ее переживаниям он собирается добавить еще порцию, подставляя ее в виде приманки, и что ей предстоит при этом испытать, он тоже знал и чувствовал себя от этого скотиной.
Потому что она ему нравилась, и не просто нравилась. Как там она сказала? «Вы не картина Малевича, чтобы нравиться или не нравиться». Вот именно! И в связи с этим обычное рутинное дело незаметно перерастало в нечто личностное, касавшееся его самого, Ивана Федоровича Гурова. А то, что она напугается ужасно и получить может — не дай-то бог — чего похуже от гоблинов узколобых, заставляло его чувствовать себя совсем уж распоследней сволочью.
И тем не менее он плавно подводил ее и подталкивал прыгнуть головой вперед прямехонько в осиное гнездо!
Ах ты ж, твою мать!
Она молчала. Он не мешал, не торопил, поглядывая на ее напряженные плечи и шею. Закурил еще одну сигарету — да пошел он, этот здоровый образ жизни, туда, откуда вышел!
Как в том анекдоте, когда вожделенное и недоступное, как гора Монблан, раздаточное окно винного магазина периода антиалкогольной кампании захлопнулось перед мордами двух друзей-алкашей, выстоявших всю многочасовую очередь. И стоявший ближе к окну с разворота вмазал другану в челюсть.
— Коля, за что?! — возмутился страдалец.
– А чо делать?! – философски заметил дружбан.
Вот именно — а чо делать?! Будь оно все неладно!
Сашка думала. Ей надо было очень хорошо, отметая любые эмоции, обиды и нежелание признавать правду, подумать.
Значит, Лиля.
Филимонов — нет! Лешка — мужик правильный, серьезный, обстоятельный, ясно понимающий действительность, которая была такова, что работа у Александры ему нравилась и приносила доход, о котором он и помыслить не мог. Они учились вместе, на одном курсе, и Саша сама его нашла, когда встал вопрос о необходимости помощника. Все это он понимал, Александру уважал глубоко, по-настоящему, и стремился к росту как в доходах, так и в работе, стремлений своих не скрывал и делал все правильно. Он молодец. Свой. Они хорошая команда.
И разум у Лешки не выворочен капиталистическим взрывом, произошедшим в стране и перевернувшим все с ног на голову. Но самое главное, что Лешке не нужно такого груза ответственности, как у Александры, не потянет он и знает это. Они оба знают.
Да о чем она вообще?! Филимонов — это ее надежный тыл!
Ира? Да вы что?!
Ирка за нее под пули встанет, если понадобится, Сашка это знала так же хорошо, как то, что завтра наступит рассвет! И у этой девочки были для такой отчаянной преданности причины. Иринка, случись что с Сашкой, пропадет. Сразу!
Так сложилось.
Значит, Лилия.
Ее интересы и резоны Александра и обдумывать не будет — бесполезно! Хотя и так все ясно, как сказал Иван Федорович, деньги — основной двигатель криминальных интересов.
Вот он сейчас мягко и, как ему кажется, незаметно подталкивает ее к нападению, которое, как известно, лучшая форма защиты. Сашка, вспомнив об участии Ивана, спиной почувствовала его притихшую, тщательно скрываемую заинтересованность.
Кто он? Мент? У них какие-то вопросы и дела к Лильке, а тут она, Саша, подвернулась? Неожиданно. Или не неожиданно — оказался же он почему-то на той дороге? Или они знали что-то? Да кто они? Он и его ментовское начальство?
Ага! Лилька и менты!
Две вселенные в разных галактиках, какие бы интересы у них ни были к мадам Ивановой, максимум, до чего их могут допустить, это расследовать воровство Лилечкиных перчаток!
Тогда кто — ФСБ? Служба безопасности одного из ее «папиков» или «папикова» конкурента? Или Лилька влезла во что-то шпионско-мафиозное или большую денежную игру?
Ой, вряд ли!
Единственное, что Лилька любит кроме денег, — себя, и данную драгоценную персону ни во что сомнительное она не втянет. Это уж точно! Продать кого-нибудь, например Александру, это в три секунды, себя — ни за что!
Значит, продала. Кому? Для чего? За каким вообще хреном?
Она подумала еще, глядя в окно, повздыхала мысленно и, повернувшись к Ивану, попросила:
— А можно еще кофе?
— Да сколько угодно! — поднялся со своего места Иван.
«Спокойно, не торопи ее», — приказал он своему нетерпению, попутно радуясь возможности занять руки в ожидании оглашения ее решения.
То, что она что-то решила, было понятно.
Кофе сварился, Иван налил ей и себе в чашки, не спрашивая, добавил ей молока, сел и только тогда позволил себе вопросительный взгляд. Под этим взглядом Санька неторопливо сделала несколько глотков, аккуратно поставила чашку на стол и, вздохнув, выдала свои соображения: