Девушка с пробегом

А вот Лиса — не могла. Лисица хандрила — Давид умудрился очаровать и её, настолько, что она за ним аж повторюшничала, чего я за ней с пяти лет не замечала. И вот сейчас Лиса задавала вопросы, на которые ответа у меня не было.

— А зачем Дэйв уехал? А когда он приедет?

Если бы я знала… И я бы тоже хотела знать.

Но я большая, умная, уважаю право на свои секреты. Он попросил его не расспрашивать, и я не расспрашивала. Набирала раз в день его номер, слушала сетование мобильного оператора, что этот абонент все еще недоступен.

И все-таки — какая же я была дура, что не стала его ни о чем расспрашивать…

Сегодня Лису я забираю из школы не очень веселую и немного уставшую.

— Дэйв не звонил? — тихо вздыхает Лиса, роняя мне голову на плечо.

— Нет, солнышко, наверное, еще занят.

Лиса тихонько вздыхает, нашаривая мою ладонь.

— Ты держись, мам, он точно приедет. Он нас любит, — заявляет мое чудовищное чудовище, и я едва слышно фыркаю. Меня утешает моя дочь. То ли я плохо скрываю эмоции, то ли дело просто в том, что у меня совершенно невозможная и замечательная Лисица. Никогда в этом не сомневалась, но Лиса всегда находит, как мне об этом напомнить.

Держись, Надя.

А что еще остается? Только держаться и возвращаться домой. К нему домой — но я редко вообще вспоминаю, что именно “к нему”. Все-таки немного надо наглой особе вроде меня, чтобы начать считать что-то своим.

В прихожей нас встречает Лилит. С гордым видом демонстрирует нам растерзанный полосатый носок. Кажется — мой. Нет, все-таки чувствуется, что Дэйв выбирал у своей подруги-заводчицы самую наглую псинку.

— Совесть тебе, Лилька, так и не доставили? — вздыхаю я, пару минут сражаюсь с упрямой псинкой за носок, больше из принципа, чем из надежды спасти. — Все-таки не было её в твоем комплекте, кажется. А я-то надеялась, что просто со сроками поставки запоздали.

Лилит не оценила мою шутку и скрылась в комнате Лисы вместе со своим трофеем.

— Лиса, погуляй с собакой, — уже падая на стул перед мольбертом кричу я. Скоро надо будет заморочиться ужином, потом Лиса просила послушать, как она научилась играть мотивчик из какого-то мультика, а сейчас — сейчас я хочу добавить пару штрихов одним дивным серо-зеленым глазам.



Я перестала брать заказы. Весна разгорается все сильнее, пустота в душе требует — новых резких штрихов на бумаге эскизов, густых мазков на холстах картин. Меня накрыло какой-то глухой чернотой, и я поняла, что вот сейчас — время рисовать для себя и для выставки.

В плане подготовки к выставке работы у меня столько — не разгребешь и за год. А надо как-то справиться за месяц.

Все, что у меня выходит сейчас — выходит совершенно по-другому, отлично от того, что я делала раньше. Новая серия выходит в тысячу раз более авангардной чем то, что я рисовала обычно. Больше контраста в цветах, более резкие линии. И нет, никаких больше натурщиков, сейчас мне не до них, меня одерживает всего один мужчина. Наверное его мне хватит на тысячу картин, не то что на какую-то серию из семи полотен. Наверное, стоит обеспокоиться такой сменой вектора, я же наоборот — довольна тем, что у меня выходит.

Когда тренькает звонок — я удивленно вздрагиваю и подскакиваю. Даже помня, что у Дэйва есть ключи — надеюсь, что это все-таки он, хотя куда практичнее поверить, что это вернулась Лиса вместе с Лилькой, в который раз забыв свои ключи.

А нет, на экранчике видеозвонка я наблюдаю Тамару Львовну. В компании картонной коробки с лейблом её ресторана.

— Здравствуйте, Наденька, я вам тортик принесла, — царственным тоном приветствует меня покровительница, опускает мне в руки коробку и расстегивает свое пальто. Сразу видно, человек пришел в гости. Незванным? Ну, это ж моя проблема, что я сама её позвать не догадалась…

Пока я иду на кухню включать электрочайник, Тамара Львовна напротив, на кухню не идет, проходится по квартире, и сама я нахожу её собственно в спальне. У моего мольберта.

— У вас сменился стиль, Надя, — задумчиво тянет Огудалова, разглядывая картину, — довольно кардинально. Но мне нравится… Эту картину я, пожалуй, бы купила сама еще до торгов.

Я становлюсь рядом с ней, снова гляжу в глубину серо-зеленого космоса, на мягкие завитки волос, падающих на открытый красивый лоб.

— Не знаю, отдам ли я эту картину на продажу, — откликаюсь я, — все-таки тут слишком много личного. Выставлю — да. Но продам — навряд ли.

Именно его глаза я оставлю себе. Все остальное — не вопрос, даже ладони в которых умещается озеро. А его космические глаза — они мои, и точка.

Меньше всего я ожидаю, что Тамара Львовна с неожиданной силой сожмет мои пальцы, так крепко, что кажется — они вот-вот затрещат.

— Знаешь, Надя, я просто уверена, что все это он зря затеял, — тихо произносит она, — ему надо было остаться. С тобой.

— Да ладно, Тамара Львовна, — я смеюсь, чтобы разрядить эту странную тишину, — неужели вам так сына родного не жалко, что вы желаете ему меня?