Девушка с пробегом

Даже эти дурацкие тарелки можно, приложив усилие, и не заметить. Как делает Алиска, когда её надо убираться в комнате, а не хочется? Заходит в субботу с утра в кухню, патетично вздыхает, говорит: «Капец, как у меня грязно, пора пылесосить», а потом шмыгает за ноутбук, истязать какую-нибудь новую песню своими попытками в ремиксование.

Типа, да, мама, мне страшно некогда, но знай — сердечко-то мое не на месте!

Вот и я завтра перед завтраком драматично порву на затылке волосы, что пора мыть посуду. Разница только в том, что вымою я ее, когда Алиска свалит в школу, а дочь моя в комнате приберется, только если я принесу к ней пылесос, встану посредине этих Авгиевых конюшен и демонстративно засучу рукава. Вот тогда, когда прогремит заветное «Мам, я сама!!!» — вот тогда в комнате моей дочери просветлеет. На некоторое время.

— Привет, мам, — Алиска выползает из своей комнаты с недовольным видом, — а чего ты меня на выставку не взяла.

А того и не взяла, милая, потому что последний секс в моей жизни был четыре месяца назад. И я наделась, да, что подвернется кандидат. И совершенно не хотела, чтобы моя дивная дочь атаковала меня с фланга, пока я купалась в серо-зеленых очах моего Аполлона, с её любимым: «Мам, мне скучно, когда мы домой поедем». Две недели назад она мне устроила обломчик именно таким образом. Нет, там, конечно, не было никакого сравнения с сегодняшним восхитительным юношей, но все-таки и тот мужчина был ничего так. Обламываться все равно было обидно.

Я отомстила. Я гнусно отомстила. Не дала Алиске надеть супер-мини на день рождения к подружке. А там точно был мальчик, который моей Лисище нравился.

Ага, ни себе ни людям! И пусть скажет спасибо, что я все-таки разрешила ей намазать губы блеском.

— Тебе же скучно на выставках, жучок, — дипломатично откликаюсь я, сбрасывая с ног туфли. Боже, как хорошо. Может, все-таки стоило взять с собой Аполлончика? Может, у него не только язык дивный, но и пальцы способны к божественному массажу ног?

— Можно подумать, я тебя на веселые мероприятия приглашаю, — прыскает Алиска и я, кажется, понимаю, что дочка все-таки в маму удалась не только профилем, но и ехидством. А в папу — только лопоухими круглыми ушками.

Ага, школьные концерты — скука смертная, уже, кажется, даже их участники это иногда понимают. Хотя, скажем честно, это все педсостав. У них план, за активность — премируют, вот и тыкают по мероприятию раз в месяц. Ну, а Алиска — регулярно вертится в актрисах, то танцует, то играет, в прошлом месяце даже запела.

Как я потом отбивалась от завуча, атаковавшей меня с требованием: «Отдайте девочку в музыкальную школу, у неё отличные вокальные данные», — лучше не рассказывать.

Мне иногда кажется, что в школах есть какой-то план. Столько-то учеников должны ходить в музыкалку, столько-то в художку, столько-то — сидеть в библиотеке и обеспечивать план уже ей. Ну, вот как объяснить, что Алиска предпочтет посидеть дома и попытать меня терзанием гитары или очередным «ремиксом», и что для «общения» у Алиски драмкружок, и ей хватает?

Нет, я могла бы включить деспотичную мать, могла бы сплавить дочь и в музыкальную школу, но я решила в свое время, что быть деспотичной мне лень. Ну и вообще, музыкалка денег стоит. Нет, если Алиска все-таки соберется со своей гитарой познакомиться профессионально — денег я найду, потрясу её папочку, который уже второй месяц зажимает мне алименты. А пока она «думает» — можно не напрягаться.

Эх, вот пока дети лет до десяти — это такое ходячее мимимишество, устами которого глаголет истина, а когда девочке вдруг уже одиннадцать, и вот-вот стуканет двенадцать, устами её все чаще начинает звучать подросток. И это ей еще не четырнадцать и она не воюет за то, чтобы её на концерты отпускать одну. И не требует разрешить ей покрасить волосы в бирюзовый цвет. И не заставляет меня думать, что мне с этим делать. Хотя, наверное, я не буду делать ничего, что помешает Алиске самовыражаться. Эх, кто бы мне такое разрешил. До сих пор хочу покраситься в розовый цвет и все думаю — а что на это скажет мама. Наденька, тридцать четыре годика.

— Ты покормила Зевса? — вспоминаю я про самое балованное создание в этом доме.

Алиска кивает.

Зевс — наш с Алиской черепах. Истинный небожитель, потому что именно над ним трепещут все три местные гурии. Единственный мужчина, которого я готова терпеть не только в своем доме, но и в своей спальне дольше, чем пару ночей. Молчалив, верен, идеален. Такого можно и побаловать, и за свежими огурцами ему зимой в магазин за три квартала гонять. Потому что ну невкусные же те, которые поблизости.

Когда в прошлом году наш Зевс решил заболеть — боже, как я с ним носилась по всем герпетологам столицы. Кормила этого паразита из шприца, через зонд, отказалась от маникюра, лишь бы не повредить ногтями чувствительную черепашью мордашку. А заради мужика я на такие подвиги уже не готова.