Девушка с пробегом

Впрочем ладно, у меня довольно быстро заканчиваются возражения — когда его язык снова пускается вниз, в путешествие по моему телу.

Одно только ощущение не отпускает меня даже потом, когда, уже свалившись с него, измученная, я просто дышу, уткнувшись в плечо Давида. Даже когда захлебываюсь восторгом от третьего оргазма за эту ночь..



Уж больно неестественная, будто слегка коварная была улыбка на губах этого поганца.

И как-то он слишком просто согласился на те условия, которые, я была уверена — выведут его из себя.

Что это такое? Рокировочка? А я-то думала, что я его к ногтю прижала.

23. День сюрпризов

— Тут ужасно пусто для помещения, дизайном которого занимается крутой специалист, — я скептично морщу нос, и оглядываюсь.

Зал-гостиная частного дома Левицкого, просторный, настолько, что тут можно в мини-гольф без проблем поиграть, и пустой — абсолютно. Сейчас он покатит за обычный зал, выставочный или может быть даже мини-концертный. Поставь тут рояль и два ряда кресел — и будет идеально для квартирника какого-нибудь очень выпендривающегося пианиста. Не комната — белый лист.

Кстати, в паре соседних комнат дела обстоят лучше, я точно видела очень претенциозную бильярдную краем глаза.

— Мы закончили только основной ремонт, — невозмутимо объясняет Огудалов, — я не могу разрабатывать проект этого зала без понимания, что ты будешь рисовать. Нужно видеть цветовую гамму, нужно видеть общую графику твоего портрета. В конце концов, как я понимаю, именно то, что будешь делать ты, и будет моей осью. Я должен подчеркнуть твою работу, и не задавить её. Так что… Пока ты работаешь над эскизом, я буду думать.

— Над эскизом? — Я удивленно поднимаю брови, — А что, я только эскиз сделаю? Рисовать непосредственно на месте мне не дадут?

Не поймите неправильно, но стена такая большая, такая белая, такая ровная…

А я четыре года как не прикасаюсь кистями ни к чему, кроме холстов и бумаги.

Да-да, у меня ручки чешутся.

Тем более, тут работать наверняка придется с пульверизатором, трафаретами, а у меня такая дикая ностальгия по моим шестнадцати годам и компании стрит-артеров, которые быстро переобулись в команду, промышляющую аэрографией.

Это потом меня понесло “к основам”, к маслу и акрилу, к туго натянутым холстам и людям, красоту которых нужно было поймать. Я не жалела о том, что отказалась от драйва стрит-арта и современности аэрографии, я почувствовала свой путь наконец-то. Но я скучала по молодым безбашенным годам, когда гордый росчерк “NadiN” украшал то крыло машины, которую я расписала, то просто стену на улице. Тогда было весело и ярко. Потом — спокойно, и так, как и бывает, когда встаешь на свою тропу. Но я все равно соскучилась по пульверизаторам и постараюсь нигде не налажать, если меня к ним подпустят.

Давид смотрит на меня оценивающе. Он сейчас в режиме “я тут босс”, и я даже прониклась уважением.

— Ну, может, и дадим, — нахально тянет этот невозможный тип, — это смотря как ты просить будешь.

Ой, ну надо же, ужасно интересно, это на что это мы намекаем?

— Имей совесть, у тебя тут строители шастают. — Я показываю Давиду язык и смеюсь. — Я тебя попозже попрошу. Завтра там. Или послезавтра…

Или через неделю. Ну а что, баловать его, да?

— Ой, ну разумеется, я подожду, только учтите, Надежда Николаевна, позднее завтрашнего дня я с вас взыщу с процентами, — бесстыже улыбается эта наглая морда.

— Все время забываю, что вы, Давид Леонидович, по матушке еврей, — недовольно ворчу я.

— И по батюшке тоже, — откликается Давид, лукаво щурясь. Боже, до чего мне нравится, что этот поганец умеет отбивать мои подачи. Если бы это было один раз, я бы, наверное, расстроилась. Но он делает это раз за разом, не спишешь на какую-то удачу.

— А что, таки ваш батюшка, Давид Леонидович, был еврей чистокровный? — фыркаю я, а сама подхожу к своей стене, провожу по ней ладонями. Чистая, ровная поверхность, уже обработана под покрас. Цвет — ровный ненавязчивый молочно-белый. Тот, что не режет глаза, но прекрасно подходит для того, чтобы стать основой чему-то прекрасному. И-де-аль-но… Хочу-хочу. Пульверизатор в студию. Срочно хочу испортить эту стену.

— Нет, всего лишь на четверть, но благодаря щедрому дедушке, этот недостаток я папочке простил, — ухмыляется Огудалов, подходя ко мне со спины.

— Эй-эй, мужчина, не нарушайте моего личного пространства, — смеюсь я, а потом его ладони ложатся ко мне на живот, и тут уже личному пространству приходит окончательный конец.

— Увезти бы тебя… — мечтательно тянет Давид, касаясь губами волос над моим ухом, — куда-нибудь на Майорку. Ох, я бы там твое личное пространство поимел. С тобой вместе…

Можно подумать для этого нужно меня куда-то везти. Хотя… Ну что я, дура, отказываться от таких предложений?

— Предпочту Венецию, пока она не затонула, — я задумчиво опускаю затылок на твердое плечо Огудалова, — но не на этой неделе, малыш, я должна Алиске платье Блум. И вообще, черепаха моего ко врачу надо отвезти.