Девушка с пробегом

С днем рожденья, Наденька…

Есть еще вопросы, почему я не люблю этот день?

43. Ждать до последнего

Ведь знала же, знала, что сердце нужно держать при себе. И что терять голову от первого попавшегося смазливого паршивца — последнее дело.

Интересно, когда я уже научусь не наступать на грабли?

Или, может, хотя бы научиться получать от этого процесса удовольствие?

Ну что ж, за одно Давиду Огудалову я скажу спасибо. У меня будет ребенок. Я хотела. Да, будет непросто вырастить в одиночку, но не невозможно. Мама, в конце концов, у меня есть. И она уже сообщила мне, что “вырастим, даже если твоя пропажа не найдется”. Под пропажей понимался мой непутевый Аполлон.

— Надежда Николаевна, вас там спрашивают, — скороговоркой выдает мне Лиза, которая обычно ведет аукционы после окончания презентационной части.

Спрашивают… Спрашивают — это хорошо, есть повод отстраниться от выжигающего душу голодного огня. Тем более что вдруг это все-таки Огудалов. Все-таки пришел, и я понимаю его поступки и линию поведения совершенно неправильно.

Я иду рядом с Лизой, натянув на лицо маску Снежной Королевы. Если там Огудалов — ему будет полезно увидеть меня именно такой. В конце концов — сколько можно трепать мне нервы?

Если там кто-то еще… Ну… Я тут художник, могу выглядеть и такой. Себе на уме.

Холодею я не только лицом, холодеет и внутри.

А если не он? Если он не придет, то что? Даже не на выставку, а вообще…

Ладно. Я не буду хоронить Огудалова раньше времени. В конце концов, я помню пуговицу.

Увы мне. — в малом зале меня ждет не Огудалов.

Я замираю, глядя на того, кто меня там дожидается, испытывая одновременно и острейшее разочарование, и крайнюю степень ошеломления.

— Ошизеть, — только по этому хриплому шепоту я понимаю, что Ольга увязалась вслед за мной и сейчас стоит за моей спиной. Оборачиваюсь, вижу огромные удивленные глаза Ольги. Она смотрит на моего гостя.

На высокого худого поджарого мужчину с седыми косыми висками и узловатыми длинными пальцами, которыми он ужасно активно жестикулирует, что-то объясняя стоящему рядом полноватому невысокому парнишке.

— Знаешь его? — спрашиваю я.

— Боде, — выдыхает Ольга, а потом моргает и смотрит на меня еще более удивленно, — ты не знаешь Майкла Боде? Ты? Даже я его знаю! А я не художник, и даже не ценитель искусства, только любитель…

— Да знаю я, — я качаю головой, отвергая эту версию, — я просто хотела убедиться, что не я одна его вижу.

Возвращаюсь глазами к своему гостю, и все еще не могу в это поверить.

Нет. Стоит ведь! Смотрит на мои “Глаза бесконечности” и что-то старательно втирает своему собеседнику.

Боде!

Майкл, мать его да зацелуй в ноги, Боде!

На моей выставке модернист мирового уровня, мастер эротического портрета, пишущий исключительно женщин, и глядя на полотна которого я испытывала очень острое желание сменить ориентацию.

— И что, до дела не дошло? — хмыкает Ольга, и я понимаю, что последнюю фразу произнесла вслух.

— Он слишком мало полотен пишет, так что нет еще, — фыркаю я.

— Жаль, — улыбается Ольга, — а то я уже думала пригласить тебя на свидание.

Моргаю раз, другой, потом снова смотрю на Разумовскую. Она не шутит, кажется. Вот уж от кого действительно не ожидала. Хотя… А с чего я не ожидала-то?

— Что? — Ольга миленько улыбается и склоняет голову к плечу. — Да, ты мне нравишься, Надя, можно подумать, для тебя такое приглашение от девушки — нонсенс. Мне казалось, что твои взгляды довольно современны. Или все-таки я ошиблась?

— Нет, я просто удивилась, — я пребываю немножко в ступоре, — просто ты же вроде… С Огудаловым…

— Можно подумать, это мешает, — Ольга чуть улыбается, — я тогда еще недосамоопределилась. А потом он взял себе такую потрясающую секретаршу. Ни одного мужика в своей жизни я так не хотела, как Нату. Ну… У нас с ней не срослось, увы, но и Огудалова я после этого держать не стала. Все объяснила, и мы развелись.

Мда…

Могу себе представить, как офигел от таких новостей мой божественный.

Стоит ли удивляться, что после этого он вообще решил жениться “по расчету и дружбе”…

Хотя, нахрена ему вообще жениться, если семья ему не нужна.

— Надежда? — Майкл Боде уже отвернулся от картины, уже увидел меня и уже решил, что если гора зависла на подходах к Магомету, то и у Магомета ноги наверняка от пары шагов не отвалятся.

Еще никогда моё имя не произносили с таким чудовищным акцентом.

Впрочем ладно, это Боде — ему можно.

Я ужасно удивлена, что у меня получается сверкнуть очаровательной улыбкой и даже поздороваться с ним. Потому что в душе моей сейчас перепуганные зацйы носятся по стенам.

Боде ведь не только известный художник…

Аукционист, меценат, критик от современного искусства. И если он сейчас хочет мне сказать, что у него глаза кровью вышли через уши от моего так называемого "искусства" — я вполне могу послезавтра пойти устраиваться продавщицей на кассу в Пятерочку…

Боде говорит на ломаном русском, то и дело перескакивая на английский.