Девушка с конфетной коробки (СИ)

Папаша ничтоже сумняшеся предложил ему выкупить права на изображение у конфетного фабриканта. Ага! Ни до, ни после я не слышала, чтобы так орали. Господин Шнедель поносил пресловутую жадность отца на все корки. Вопил, что папаша сам должен был думать головой и выкупить картину у художника, когда тот её принёс. Выходит, он знал, что старикашка сначала побывал у нас и лишь потом отправился к кондитерам? Отец оправдывался, но ничего не помогало. Я где-то понимала резоны Шнеделя и не слишком на него сердилась. Очевидно, что виноват был мой отец. Не зря я тогда чуяла беду.

После этого начались для меня тяжёлые дни. Всего ничего до заключительных экзаменов, надо сосредоточиться на них, а я только и делала, что плакала. До сего момента я считалась не только первой красавицей, но и лучшей ученицей в классе, гордилась этим, а тут забыла обо всём.

Все экзамены я пребывала в каком-то полубредовом состоянии, двигалась и говорила машинально, не думая. Как ни странно, сдала все предметы на отлично, даже не заметив как. Не зря наша классная дама всегда говорила, что у Вюрцль знания к мозгу гвоздями прибиты. Так что руководство школы, хоть и перешёптывалось за моей спиной, но аттестат с отличием зажимать не стало. Зато пострадала госпожа Матильда: её уволили за то, что привела на урок художника-пьяницу. Жестоко, но справедливо.

Когда я вышла из школы, прижимая к груди аттестат, меня у ворот встретил Густав. Рядом стоял экипаж, на котором он приехал. Мой бывший жених, ласково, как раньше, улыбаясь, сделал жест, приглашая меня внутрь кареты. Хорошо, что в эту минуту включилась соображалка и я, вместо того, чтобы туда сесть, задала вопрос:

— Густав, ты хочешь снова сделать мне предложение? Вопреки воле твоей семьи? Тогда правильно было бы обратиться к моему отцу, а не приглашать меня в сомнительную поездку.

Этот гад обиделся и выложил мне всё как на блюдечке.

Он, видите ли, до сих пор в меня влюблён, но после того, как с лёгкой руки скотины-художника моя репутация пошла демонам под хвост, жениться на мне не может. Это повредило бы торговле его отца. Зато предлагает пойти к нему в содержанки. Это торговле не повредит. И пусть я не беспокоюсь, содержание хорошее, ещё и дом в придачу.

Как я его тогда не убила, не знаю. Помню только, что его физиономию украсили царапины от моих ногтей, но не могу сказать почему: я всего лишь наградила его пощёчинами. С двух рук.

Так как это происходило у ворот нашей гимназии, а она стоит на главной площади, назавтра об этой сцене знал весь город.

Вот тогда-то я и узнала, что такое жизнь.

До этого всё по большому счёту было неплохо. Конечно, приходилось экономить на всём, чём можно и нельзя. Даже училась на отлично я не просто так, а чтобы папаше не пришлось платить за учение. Из-за скупости отца Вилма, моя мачеха, сама варила мыло, плела кружева, шила платья и держала кур той мелкой бионской породы, о которой говорят, что эти птички и на камнях прокормятся. Мне регулярно приходилось штопать чулки и крутить ручку крупорушки, а питались мы тем, что готовилось из мясных обрезков, которые приличные люди покупают дворовым псам, хотя денег у папаши хватило бы держать повара и баловать семью изысканными блюдами. Это казалось маленькой девочке лишением и унижением. Ха! Не знаю как там с лишениями, а унижения я хватила полной ложкой как раз в этот период. Дня не проходило, чтобы какой-нибудь скот не пришёл и не начал торговать меня у отца. Брак, естественно, никто не предлагал, только взять на содержание. Самым ужасным было то, что я отлично понимала: отец с удовольствием продал бы меня кому-нибудь, чтобы не держать в доме и не кормить больше. Удерживало его одно соображение: дочь-содержанка положила бы конец существованию торгового дома Вюрцль. После такого скандала гильдия не потерпела бы отца в своих рядах. Спасибо Вилме: она каждый день ездила папаше по мозгам, напоминая об этом обстоятельстве.

Так прошло лето, а в начале осени грянул гром: умерла моя бабушка, мама мамы. Я её плохо знала, она настолько не переваривала моего отца, что не желала появляться в его доме. А вот папаша возлагал на неё большие надежды. Даже назвал меня Гертрудой в её честь. Второе имя — Аделина — мне дали в честь другой бабушки, которую я не могла помнить, так как она умерла задолго до моего рождения.

Так вот. Бабушка Гертруда оставила завещание. Всё своё состояние (немаленькое) она оставила своей единственной внучке (мне), но обставила получение наследства такими условиями, что папаша от злости только скрежетал зубами.