Девушка раздора

Микула человек проверенный, сколько славных дел на их общем счету, и всегда он был на высоте. Не мог он продаться ментам. Но вдруг сломил его Круча, заставил работать на себя? Может, потому Микула и не боится заварских, что чувствует его поддержку…

— Да это не я смелый, это ты напряженный.

— Напряженный?

— Как на измене. Как будто я очень сильно перед тобой виноват.

— А ты виноват несильно?

— Но, если надо, за Грамотея спросим.

— А если обделаемся? Казначей, может, и еявка, но еявка зубастая, даже Ташкент это признает. И сделать с ним ничего не может.

— Так ведь и он Ташкента завалить не может.

— Это он злой был, потому что у него велосипеда не было. А сейчас у него стволы появились, теперь он вдвое злее будет… Ему-то терять нечего, а у нас репутация… И ту Грамотеи подмочил…

— Подставил нас Грамотей.

— Ну почему же подставил. Казначей наш человек, он к нему и обратился.

— Наш человек?! — Микула кивнул, соглашаясь принять хитромудрую версию своего босса.

— Потому и стволы от нас получил.

— А Грамотея зачем грохнул?

— Грамотея Гаврила грохнул. Потому что не хотел из-за него с битовскими воевать.

— Ну, может быть.

— Зачем нам воевать с Казначеем, если он наш человек?… Чем не ответ на вопрос? Ну, если у кого вдруг зачешется.

— А Казначей знает, что он наш человек?

— Узнает. Завтра. Поедешь к нему, поговоришь, заодно узнаешь, сколько у него людей… С измайловскими у нас терки, а они штуку бойцов могут выставить, как нам тогда быть?

— Ну, лишний член, как говорится… Только вот как с Ташкентом быть, он вор уважаемый, а мы его врагов под крыло принимаем.

— И что, Ташкент предъяву нам бросит? — скривился Старшина.

Он, конечно, против порожняковых конфликтов и лишних разборок, но если Ташкент вдруг покажет зубы, вызов примет без всяких яких. И пусть тогда Ташкент пеняет на себя.

— Мы для него большая проблема.

— А Казначей проблема маленькая. Для нас. Обидно будет облажаться из-за этой мелочовки.

— Завтра все сделаю.

— Против Ташкента не обещай…

— Казначей хочет под нашей вывеской работать. Типа, таманские.

— И этого не обещай… Завтраками корми. Ну, и стволы оставь… Денег можешь подкинуть, немного… Нужны нам эти клоуны! — усмехнулся Старшина.

— Соломон!

— Не понял!

— В смысле, соломоново решение.

— Ну, это да… Кстати, а за Грамотея надо бы спросить. А то Соломон этот совсем страх потеряет.

— Может, Казначея заточить?

— Нет. Чем так, лучше никак… Казначей не нужен!.. Но ты все равно с ним поговори.

— Ну а чего, порожняки гонять не мешки ворочать.

— Это да… Может, все-таки помянем Грамотея?

— Ну, если Казначей наш человек, то можно, — качнул головой Микула, и непонятно было, то ли согласился он, то ли отказался.

— Помянем.

Они выпили за упокой души, Старшина поднялся, развязал узел на полотенце, опоясывающем бедра, но снимать его пока не стал.

— Бабы — зло, — сказал он. — Поэтому еще раз говорю, не женись больше. И любовниц к черту!.. Делай как я!

Полотенце Старшина скинул в моечной. Василиса стояла под душем, смывая мыльную пену. Он подошел сзади, взял ее за бедра, заставляя опереться о смеситель. Девушка хихикнула, покорно подставляя зад. Старшина усмехнулся, пристраиваясь к ней. Идиотом нужно быть, чтобы дарить этим шлюхам квартиры, машины, шубы!..

* * *

Июнь заканчивается, лето в самом разгаре, жарко, даже душно, куртка хоть и джинсовая, легкая, и все равно упариться можно. Но и снимать ее нежелательно. «Сбруя» под курткой, кобура, пистолет, люди коситься начнут. У Степана на лбу не написано: «Милиция». Еще примут за бандита. До отдела рукой подать, там он куртку и снимет. В отделе пистолет в наплечной кобуре — обычное дело.

В кармане зазвонил мобильник.

— Степаныч, ты где? — спросил Комов.

— Да вот иду, рифмы сочиняю.

— Могу предложить одну, правда, трехэтажную. Соломона замочили, лежит, голубчик, в небо смотрит.

— Соломона? Соломон на три этажа не тянет, максимум на два. — Степан свернул с тротуара, вышел на дорогу, поднял руку, собираясь остановить машину. — Вот если бы Сафрона убили… Адрес давай!

Машины проезжали мимо, а Степан торопился. До улицы Островского путь неблизкий, если пешком, а «Волга» на обслуживании. Он снял куртку, выставляя напоказ пистолет в кобуре, поднял руку, направляя палец на белую «Тойоту» с правым рулем. Иномарка остановилась, Степан сел и через пятнадцать минут уже высаживался во дворе высотного дома в четвертом микрорайоне. Улица Островского, дом тридцать девять.

Соломон лежал на площадке перед подъездом, на белой рубашке два красных пятна, одно рядом с другим. Кучно пули легли, видно, профи стрелял. Патрульный автомобиль стоит, беззвучно крутятся маячки, сержант натягивает пеструю ленту, огораживая место преступления. Комов беседовал с дамой в белой шляпке и очках с тонкой оправой, косые взгляды его ничуть не пугали, поэтому ветровку он снял.

Степан подошел к Федоту, кивнул женщине, приветствуя ее, а заодно извиняясь за вмешательство в разговор.

— Давай, рассказывай!