Девушка по имени Судьба

Августо вздронул, лицо его исказилось, и изумленная Милагрос невольно перевела глаза туда, куда смотрел Августо. Да, именно так, — смотрел! Но, увидев Катриэля, она забыла и о чуде, свершившемся с Августо. Сон это или явь? Неужели ее Катриэль? И она бросилась ему навстречу и прильнула к его груди, смеясь и плача от радости.

— Любимая моя, любимая! Теперь нас не разлучит никто и никогда! — прошептал он, крепко обнимая ее. — А сейчас поспешим к Виктории, она там на ступеньках… Ее жизнь в опасности!

— Что, сестра здесь? — встрепенулась Мария.

Милагрос и Катриэль уже стояли в тесном кругу изумленных, недоумевающих и улыбающихся друзей и родственников. Но Катриэль торопливо увлек всех к выходу.

Заторопился с ними и падре Орестес. Похоже, что ему придется совершать сегодня не венчание, а принимать исповедь и давать последнее причастие…

В церкви остался один Августо. Он стоял в полумраке, глядя на косые лучи солнца, падающие из окон. Они казались ему ножами, что тянутся к нему, и он отодвигался все глубже и глубже во мрак, к противоположному боковому входу. Потом он повернулся и торопливо вышел. За дверью его уже ждали жандармы.

— Пойдемте с нами, — сказал ему сержант. — От обвинения в убийстве вас спасала только слепота. Но раз вы видите и к тому же скрывали это, мы вынуждены вас задержать до выяснения всех обстоятельств.

Когда Августо вели мимо толпы родственников, что окружала лежащую в тени деревьев Викторию, он не мог удержаться и крикнул:

— Отец! Спасите меня! Это все ложь!

Энрике встрепенулся: что? Что там с Августо?

— Почему с ним жандармы?

Мариано тут же откликнулся:

— Сейчас я поеду с ними и все выясню. Не беспокойтесь! Я сделаю все: и возможное, и необходимое.

— Я поеду с тобой, — немедленно решил Энрике.

А невозможное нужно было делать для Виктории. Приехавший врач не обнадежил их. Да и сама Виктория чувствовала, что умирает.

— Не трогайте меня, я попрощаюсь со всеми вами и умру счастливая, — сказала она после перевязки.

— Нет, мама, нет, — возразил Катриэль. — Я сейчас же отвезу вас в больницу! Я не дам вам умереть! Вы будете счастливо жить с нами — со мной, с Милагрос, с вашими внучками!

— Прости меня, доченька, — заливаясь слезами, говорила Виктория Милагрос. — Я была так несправедлива к тебе, я причинила тебе столько зла! Если можешь, прости меня, прости!..

— Вы вернули мне любимого мужа, и в сердце у меня одна благодарность, — отвечала, тоже заливаясь слезами, Милагрос.

— Ангел, Ангел, — шептала Виктория, любуясь своей невесткой, и тут силы оставили ее, и она потеряла сознание.

В полицейском управлении Мариано поговорил со следователем и вернулся к Энрике очень сумрачным.

— Обвинение предъявлено очень серьезное, — сказал он. — Августо обвиняют в убийстве одного крестьянина и его жены. Хозяин постоялого двоpa, где жила жена этого крестьянина, не раз видел, как Августо ссорился с ее мужем. В день убийства он видел удаляющегося от постоялого двора Августо. Когда выяснилось, что Августо только притворялся слепым, последние сомнения отпали.

Энрико понурил голову.

— В первый раз, — сказал он, — я благодарю Бога за то, что Росаура умерла. Иначе бы ее золотое сердце разорвалось сегодня, И я знаю, кто был убит, это Франсиско, работник «Эсперансы», и его жена Хасинта. Он все чего-то вымогал у Августо… Могу я повидать своего сына?

— Да, можете, — сказал Мариано. — Судья дал мне разрешение, и я вас провожу.

Сторож впустил Энрике в тюрьму, потом в камеру и прикрыл за ним дверь. За те полчаса, что они с Мариано шли до тюрьмы, Энрике постарел на десять лет.

Августо сидел сгорбившись, свесив между колен руки, глядя в пол. На секунду он вскинул голову, узнал Энрике и вновь потупился.

— Отец, — начал он тихо.

Но Энрике, прижав его голову к своей груди, остановил его:

— Не надо оправдываться, сынок.

— А что надо? — с возмущением и горечью выкрикнул Августо. — Я не мог! Не мог ее потерять!

— Ты все равно потерял ее. А если говорить правду, то никогда и не находил. Ведь Милагрос не любила тебя, и все мы были против вашей женитьбы. Ты спросил меня, что надо? Я отвечу: надо пить свое горе терпеливо, до самого дна, и на дне может найтись твое счастье. А сейчас ты знай одно: ты не одинок. Я по-прежнему с тобой и по-прежнему люблю тебя, но свое горе ты должен выпить сам. Здесь тебе никто не в помощь.

И поцеловав на прощание своего несчастного сына, с состраданием и горем в сердце Энрике вышел.

Виктория очнулась в больнице, возле нее сидела Мария и держала ее за руку.

— Крепись, сестричка, — ласково сказала Мария. — Женщины из семьи Оласабль просто так не сдаются!

— Я дождусь Энрике, чтобы сказать ему, что наш сын жив. Это я обещаю, а дальше…

— Дальше ты дождешься сына с невесткой и внучками, потом дождешься их первого причастия, потом свадьбы, потом правнуков…

Виктория невольно улыбнулась той долгой череде лет, какую ей сулила Мария.

Но первым к ней пришел ее Адальберто. За это время Катриэль и Милагрос успели сходить в театр и забрать там Айлен.

Мануэла поплакала и от радости, и от горя, что расстается с любимицей.