Девушка напротив

Когда она говорила, она снова становилась Мэг. Не какой-нибудь прекрасной обнаженной жертвой, а Мэг. Личностью, способной мыслить, выражать свои мысли вслух, и даже иметь какие-то личные права.

Вытащить кляп было ошибкой.

От этого мы стали раздраженными, злыми и растерянными. Так что мы просто стояли.

Наконец Рут нарушила тишину.

— Мы можем так сделать.

— Как? — спросил Уилли.

— Как она говорит. Оставить ее в покое. Пусть немного подумает. Думаю, я не против.

— Да, — сказал Рупор. — Оставим ее. В темноте. Пусть повисит.

Это единственный способ, подумал я, начать заново.

Уилли пожал плечами.

Донни посмотрел на Мэг. Было видно, что он не хочет уходить. Он сверлил ее взглядом.

Он поднял руку. Медленно, нерешительно поднес ее к груди.

И внезапно я словно стал его частью. Я ощутил там свою руку, мои пальцы едва не касались груди. Я почти чувствовал теплую влагу ее кожи.

— Не-а, — сказала Рут. — Нет.

Донни посмотрел на девушку. И остановился. В каких-то дюймах от груди.

Я вдохнул.

— Не трожь ее, — сказала Рут. — Не хочу, чтобы кто-то из вас ее трогал.

Он опустил руку.

— Такие девчонки всегда грязные, — продолжила Рут. — Держите руки от нее подальше. Вы меня слышите?

Мы слышали.

— Да, мам, — сказал Донни.

Она повернулась уходить. Раздавила окурок на полу и махнула нам рукой.

— Пошли. Но сначала суньте кляп ей в рот.

Я посмотрел на Донни. Тот разглядывал тряпку на полу.

— Он грязный.

— Не такой уж и грязный, — сказала Рут. — Не хочу, чтоб она тут всю ночь орала. Засунь.

Она повернулась к Мэг.

— А ты подумай об одном, — сказала она. — Хотя нет — о двух вещах. Во-первых, тут может висеть твоя маленькая сестренка, а не ты. Во-вторых, я знаю, что ты себя плохо ведешь. И я хочу, чтобы ты рассказала. Это признание — не детские игрушки, в конце концов. И кто-нибудь из вас мне все расскажет — или ты, или она. Подумай над этим, — сказала она, после чего развернулась и ушла.

Мы слушали, как она поднимается по лестнице.

Донни сунул кляп.

Он мог бы полапать ее, но не стал.

Так, будто Рут все еще стояла в комнате и следила. Ее присутствие в комнате не ограничивалось одним лишь запахом сигаретного дыма, пусть было столь же бесплотным. Словно Рут была призраком, преследующим нас, ее сыновей и меня. Призраком, который будет преследовать нас целую вечность, если мы ее ослушаемся.

И думаю, я понял тогда — это представление принадлежало Рут, и Рут одной.

Игры не существовало.

И, если исходить из этого, не только Мэг, но все мы висели там, раздетые догола.

Глава двадцать девятая

Мы лежали в кроватях, но заснуть никто не мог: нас неотступно преследовал образ Мэг.

Время шло в полной темноте, пока кто-нибудь не скажет, какое у нее было лицо, когда Уилли вытащил последнюю книгу, каково это стоять там так долго с привязанными над головой руками, больно ли это, и как круто наконец увидеть обнаженную девушку, и потом мы снова замолкали, заворачиваясь каждый в свой кокон из мыслей и грез.

Но во всех этих грезах был один и тот же объект. Мэг. Мэг, в том виде, в каком мы ее оставили.

Мы должны были ее увидеть.

Донни бы сразу предложил, не будь это так рисково. Рут сказала, чтобы мы от нее отстали.

Дом был маленький, и звук легко разносился, а Рут спала всего лишь за одной тоненькой дверью, в комнате Сьюзен — а спала ли Сьюзен? Или тоже лежала и думала о сестре? — прямо над убежищем. Если Рут проснется и поймает нас, случится непоправимое — она может отстранить нас от дел в будущем.

А мы знали, что тут все только начиналось.

Однако, ее образ по-прежнему стоял у нас перед глазами, и он был слишком силен. Нам вдруг будто бы потребовалось убедиться, что мы там точно были. Ее нагота и доступность манили, словно песнь сирены. Непреодолимо.

Игра стоила свеч.

***

Ночь была темной, безлунной.

Донни и я слезли с верхних полок. Уилли и Рупор соскользнули с нижних.

Дверь Рут была закрыта.

Мы на цыпочках прошли мимо. Рупор едва сдержался, чтоб не захихикать.

Уилли взял фонарик с кухонного стола, и Донни осторожно открыл дверь в подвал.

Ступеньки заскрипели. С этим ничего не поделаешь, оставалось только молиться и надеяться на лучшее.

Дверь убежища тоже заскрипела, но не так ужасно. Мы вошли, ступив босыми ногами на холодный бетонный пол, как и она — и там стояла Мэг, такая же, какой мы ее запомнили, хотя времени прошло всего ничего — такая же, какой мы ее себе представляли.

Ну, не совсем.

Ее руки побелели и покрылись красными и синими пятнами. И даже в жалком свете фонарика можно было увидеть, как она побледнела. Она вся покрылась гусиной кожей, соски затвердели и сморщились.

Она услышала, что мы вошли, и издала слабый жалобный стон.

— Тихо, — прошептал Донни.

Она послушалась.

Мы не сводили с нее глаз. Так, словно это была какая-то святыня —или экзотическое животное в зоопарке.

Словно и то, и другое одновременно.

***

Сейчас я думаю — может, все было бы иначе, не будь она такой красивой, не будь ее тело таким молодым, сильным и пышущим здоровьем, будь она уродливой обрюзгшей толстухой. Может и нет. Может, это произошло бы в любом случае. Неизбежное наказание чужака.