Девушка лет двадцати

Остаток дня прошел весьма отрадно. Больше упоминаний о моей подруге не было, эта воздержанность в какой-то степени объяснялась отсутствием моих вопросов о том другом типе. Мы расстались с Вивьен, подтвердив свои планы на грядущий вечер. Я начал свою трудовую неделю с работы над Вебером, развивая то немногое, что успел о нем написать. Не исписав за два часа и страницы, я переключился на описание социального фона – забираясь в отдаленные мистические дебри, – что могло бы мне пригодиться и для аннотирования конвертов к записям сонат Моцарта. Наконец время подошло к середине дня. Я расставил книги по полкам и вышел из дому.

На Мейда-Вейл и по всей Эджвер-роуд было солнечно. Яркое солнце высвечивало сотни девушек, выставляя на обозрение их выпуклую грудь, бедра, лица Такой человек, как Коутс, непременно бы заметил (мне даже почудилось, будто я слышу, как он это говорит), что хорошенькие девушки возникают только на солнце и остается совершенно непонятным, куда они прячутся в остальное время. У меня на этот счет было свое мнение. Во всяком случае, сегодняшний контингент высветился благодаря Рою, и не просто потому, что зрение мое было обострено привычным слиянием в моем мозгу его образа с молоденькими девушками; скорее, вовсе даже не поэтому, так как в этой связи я не заметил ожидаемого увеличения антиамериканских демонстраций или прошотландских призывов. Скорее всего – это был просто-напросто результат тонизирующего воздействия, какое на меня всегда оказывало предвкушение встречи с Роем. Как это несправедливо, рассуждал я, проходя по Пиккадилли, что встречи с более достойными людьми зачастую не оказывают на меня подобного эффекта, а если и оказывают, то противоположный. Хотя, разумеется, без Божьей милости тут не обошлось: вне сферы музыки о достоинствах Роя нечего было и говорить.

Вот и «Крэгг». Ожидая, пока швейцар завершит манипуляции с телефонным селектором в глубине своего отсека, я обнаружил объявление, сообщавшее, что комиссия по закупке вин приобрела некоторое количество бутылок «Дом Периньон» 1959 года и предлагает их членам клуба по цене четыре фунта за каждую, но не более одной дюжины в одни руки. Ниже следовал список желающих воспользоваться этой возможностью с указанием требуемого количества, и возглавляло этот список имя Роя Вандервейна с припиской: «Одна дюжина». Такое выпячивание на первый план невольно меня покоробило, пока я не сообразил, что в конце концов это ведь не газетная рубрика писем в редакцию, где ввиду алфавитного порядка фамилия Роя редко вздымалась выше предпоследнего места в списке подписей протеста против эксплуатации труда иммигрантов в Калифорнии или против предлагаемого повышения цен на школьные завтраки.

В условленное время я обнаружил Роя в его убежище среди подборок «Панча», томов «Кто есть кто», со вскрытой бутылкой шампанского (не «Дом Периньон») и парой стаканов. На нем было некое подобие костюма, но при видимом отсутствии карманов, а привычную для себя манеру каждый раз появляться с волосами на дюйм длинней прежнего он, по-видимому, притормозил, если вообще не пресек. Не была ли эта демонстрация возврата к норме стремлением задобрить Гарольда? Здесь, наверное, не поможет даже облачение в визитку, серый сюртук, белые гетры, а также наличие эбеновой трости.

Вид у Роя был несколько обеспокоенный, однако не мрачный. Пока мы с ним пили шампанское, он спросил, не знаю ли я, какой сюрприз может подкинуть Гарольд. Я изложил ему в общих чертах то, что сказал мне Коутс пару дней назад (и к чему он не смог добавить ничего нового, когда звонил мне за час до моего ухода).

– Неужели Гарольд в самом деле считает, что подобной – вы уж извините, Даггерс, – хреновиной он способен меня прижучить? На мой взгляд, ему отказывает чутье, если он им вообще когда-нибудь обладал.

– Обладал и обладает. А есть ему что откапывать?

– Ну… предыдущий развод, и была, наверное, с тех пор еще парочка моментов. Только все это мне – как с гуся вода. Единственное, что может задеть по-настоящему, это мои отношения с Сильвией, а их, как я уже сказал вам на днях, он касаться как раз и не станет. Разумеется, если не окончательно выжил из ума.

– Такой возможности также нельзя исключать. Поживем – увидим.

– Да ну, все это бред! Уже в сентябре она получит право голосовать – разумеется, это не означает, что она только и ждет, чтоб этим немедленно воспользоваться, – но тогда она сможет сама решать, за кого выходить замуж, – сказал Рой, небрежным, но решительным жестом подливая мне шампанского.

– Если кто и выжил из ума, так это вы, если вспомнить то, что вы сказали мне на днях. Она никак не может выйти замуж за вас, потому что…