– Так ведь там, кажется, партия скрипки довольно-таки…
– Нет-нет, речь идет о том, чтоб палочкой махать. А причина – в Байроне.
– Какое Байрон имеет к этому отношение?
– Даггерс, эта музыка Гектора Берлиоза, умершего, как мы с вами знаем, в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году, в основу которой…
– Господи, ну конечно!
– Прошу прощения, но в последнее время вы как будто совсем перестали понимать с полуслова!
– Ну и при чем тут Байрон?
– Черт побери, ведь он греческий национальный герой! Они постоянно о нем распространяются.
– Значит, мы отказываемся исполнить музыкальное произведение французского композитора, подсказанное произведением английского поэта, скончавшегося полтора столетия тому назад, на том лишь основании, что эта музыка может смягчить сердца соотечественников насчет современных правителей Греции? Так-так.
– Сами знаете, тут опростоволоситься никак нельзя. Приходится приспосабливаться.
– Как же вы допустили, что мы с вами пару недель назад исполнили сонату номер четыреста восемьдесят один! Ведь Гитлер, кажется, тоже австриец?
– Ну, эта тема уже не так актуальна. И аналогия слишком притянута за уши.
– За что?
– За уши! – рявкнул Рой. – У Моцарта нет ни капли восторга перед колыханием знамен.
Шагавший по другую руку от Роя Гилберт всем своим видом демонстрировал вежливое нетерпение, явно не одобряя мою готовность злоупотребить свободным временем Роя и одновременно восхищаясь милосердием патрона. И он поставил меня на место, презрительно-монотонным тоном припечатав:
– Черт побери, это же и ежу понятно!
В поле зрения возникла машина, явно выделявшаяся среди остальных своими размерами и роскошным видом. Сразу и не подумаешь, что подобный выбор характерен для личности, желающей быть, мелькнула у меня жестокая мысль; затем я прикинул вариант, что Рой не столько владеет такой машиной, сколько посредством ее самовыражается. О любом другом можно было бы сказать
Склоненный силуэт внутри обернулся не кем иным, как Пенни в шляпе величиной с экипажное колесо. Она сидела на заднем сиденье. Почему? Может, она переместилась назад после приезда, чтобы освободить отцу место спереди? Исключено. Пенни всю дорогу ехала сзади, выказывая тем самым свое презрение к человечеству, олицетворением которого являлся Гилберт. Это более вероятно. Где-то на периферии сознания пронеслось, что, возможно, Пенни хотела распространить мнение (скорее всего, среди ограниченной части населения), что, мол, до скандальности прогрессивно мыслящий сэр Рой Вандервейн держит чернокожего шофера – в роли которого наглядно выступал Гилберт в своем темно-синем костюме и бледно-голубой рубашке с черным шелковым плетеным галстуком. Само предположение подобной версии в какой-то степени угнетало меня.
– Что ж, поехали все вместе! – бросил Рой зловещим тоном бандита-налетчика. – Полезайте назад, Дуглас!
Пенни отодвинулась от меня подальше так, как отодвигаются в автобусе от совершенно нежелательного, весьма пьяного соседа; для приветствия несколько демонстративно. Сидя вполоборота на переднем сиденье, Рой без обиняков выложил, что собирается подбросить меня до студии, после чего направиться в «Савой», между тем Пенни пялилась в окошко на какую-то ограду. При таком ракурсе, да к тому же из-за ее шляпы, собственно Пенни мне было плохо видно, но, даже несмотря на это, что-то в ней вдруг физически остро напомнило мне Сильвию. Ощущение сходства ушло, и я успел лишь бегло сообразить, на что оно не распространялось: лицо, волосы, фигура, одежда, запах. В последней из упомянутых сфер для Пенни было характерно обилие источаемых женской плотью теплых ароматов, хотя и без всякой иной примеси. Быть может, она тайно любила не только музыку, но и мыться? Замечательно, но только если я умудрился как-то углядеть сходство между двумя юными особами, вполне вероятно, даже возможно, даже допустимо, что это мог сделать и Рой. Не исключено, что инцестное влечение воплотилось у него в…
Дав себе не слишком пылкую клятву откопать дешевый справочник популярной психологии, который, я был почти уверен, до сих пор валяется где-то в ящике буфета в моей квартире, и при первой же возможности зашвырнуть его в Риджент-канал, я хотел было попристальней взглянуть на Пенни, что, однако, пришлось на неопределенное время отложить, поскольку Гилберт с лихостью гонщика международного класса, обходящего рытвины, рванул с места стоянки, и меня швырнуло затылком на спинку сиденья. Этим все не кончилось, так как Гилберт тут же произвел крутой вираж и меня с силой вдавило в дверцу с моей стороны, а Пенни кинуло в распластанном виде ко мне на колени, чему я был очень рад.
– Полегче, Гилберт! – с сочной интонацией произнес Рой.
– Вот те на! Стараешься, а вместо благодарности…