Девушка, которой нет

Костя Шаман по-прежнему улыбался; ничто не могло изменить его благодушного настроения.

Он чуть склонил голову – так он соглашался с неожиданной версией, что живет в призрачном мире усопших. Так он приветствовал безумцев, добровольно прибывших сюда.

Evanescence: «Bring Me To A Life»

Фея молча вгляделась в хмурое небо. Она ждала, она предчувствовала, она хотела удара оттуда.

«Кары Божьей, у-ух!..»

Огромная полоса железа, длиною метров пятьдесят, шириною почти два, пронеслась над их головами и, оглушительно звеня, пошла на взлет.

Не сумев набрать достаточной высоты, железяка срезала верхушку Спасской башни. Россыпь красных кирпичей с грохотом обрушилась на серые булыжники Васильевского спуска.

Витек распрямил плечи. Если секунду назад он походил на сопливого малолетку, то теперь вполне тянул на пионера-героя – бледная физиономия, усталый прищур, Марат Казей, Валя Котик… Немного жесткости в лице – и сойдет за бригадного разведчика Леню Голикова.

– Твоя работа? – спокойно поинтересовался он.

Фея пожала плечами.

Звенящее лезвие возвращалось. Наблюдая за ним издалека, Витек понял, чтo это такое – гигантская коса.

Он даже разглядел деревянную ручку – косовище, рванувшую острие вверх в воздушное пространство над Большим каменным островом.

Кто-то очень недобрый, большой и невидимый, встав на Красной площади у Исторического музея, пытается выкосить все ему ненужное внутри кремлевских стен.

Витек очень надеялся – сказочного великана нет, коса вот-вот исчезнет, даже Фея с ее феноменальным воображением не сможет долго управлять разрушениями.

Мальчик кинулся вперед и повалил Фею на брусчатку. Падение оказалось крайне болезненным – ох уж эти древние булыжники!..

Круша достопримечательности, срезая гордость столичных садоводов, коса вновь устремилась ввысь. Солдаты на площади открыли беспорядочный огонь – кто вверх, кто по фигуркам, лежащим в центре площади.

Фея вывернула руку с ракетницей, приставила ствол точно в центр перепачканного лба Витька:

– Отпусти тетеньку, мальчик. У меня собственные счеты с окружающей действительностью.

– Нет! – Витек схватил запястье руки, в которой она держала оружие. – Или быстрее стреляй, или уходим.

– Дяденьки из телевизора учили меня – проси больше! «Или-или» – это игры для несмышленых владельцев зеленой бумаги..

– Хорошо. Я помогу тебе найти Кораблева.

Коса завершала финальный замах. Ситуация совершенно не располагала к расспросам – откуда Витек знает Саню.

Erasure: «Rock Me Gently»

– Наверное, я догадывался, но боялся признаться.

Кратер и Кораблев закусывали удивительно вкусными молочными сосисками и не реагировали на исповедь Шамана.

– Оказывается, я всю жизнь бродил средь мертвых, – говорил Шаман – восхищенно, словно декламировал Байрона, – и сегодня мне посчастливилось встречать закат Вселенной, где покойники обретали покой! Я на Камчатку этим летом хотел слетать. Не выйдет?

Спросил, словно надеясь – разрешение гостей может что-то изменить. За первой бутылкой водки совещавшиеся пришли к неутешительным выводам – стремительное исчезновение людей есть не что иное, как организованная Всевышним операция по зачистке ненужного ему балласта. В горниле вот-вот сгинут семь миллиардов живых и не совсем живых существ, которые где-то в другой Вселенной уже признаны официально умершими.

– Твой латентный двойник полетит, – успокоил Кратер. – В отличие от нас, у тебя за бугром есть полноценная копия.

– Извините. – Шаман произвел необходимые манипуляции со второй бутылкой и произнес тост: – Да здравствуют законы сохранения вещества и энергии!

– Энтропия forever! – согласился Саня, зачем-то поднялся и выпил стоя.

Кратер молчал и яростно жевал сосиску. Словно она виновата в их добровольном уходе из жизни, словно она в ответе за то, что происходит с людьми, попавшими на другой берег Стикса.

– Зачем допустили эту вакханалию? – дожевав, спросил Кратер, имея в виду непостижимые высшие силы, которые в пьяном угаре стали казаться чем-то вроде стаи домовых, не столь громоздких для воображения. – Это же истребление рода человеческого. Освенцим, мать его… Зло в чистом виде.

– Ты размышляешь в удобных человеку категориях добра и зла. У Того, кто за этим стоит, совсем другая шкала ценностей, не доступная ни тебе, ни мне, ни кому-либо другому. Он – абсолютная, неизменная и одновременно меняющаяся величина. Ты спросишь: «Он добр?» Ты спросишь: «Он милосерден? Он беспощаден?» Я отвечу: «Да! да! да! Но – не в человеческом понимании». Ты спросишь: «Почему?» Я отвечу: «Не знаю» – и никогда не смогу узнать. Замысел Его непостижим.

Кораблев перебил:

– Спрошу-отвечу. «Да! – да! – почему?» – передразнил он Костю. – Драматург на приходе… Позволь мне, землячок лютый, самому думать и задавать вопросы. Такая непостижимость предполагает, что я буду мирно хлопать ушами и позволять сделать с собой все, что задумал Всевышний?