Девушка, которой нет

– Помогают они! – фыркнул Витек. – Люди перестали ощущать реальность. Сначала эти бесчисленные исчезновения, теперь дирижабли. Люди перестали чувствовать себя, понимать груз своей души и памяти. Своей жизни! Все, кто стоит здесь, легко откажутся от этого груза ради «НН»-билета. Они не спасаются, не живут, а спят. Вы просто виртуозно продлеваете этот сон.

– Ты думаешь, твои красноречивые хохмы кому-нибудь помогают? Фиг вам! К тебе всего одна просьба. Сделать то, что можешь! Не спорь, я знаю – можешь! Яви им чудо. Пусть они смогут прокатиться на этой летающей колбасе. Пусть все жаждущие попадут на эти ковчеги. Пусть разместится столько туш, насколько сработает твоя фантазия. Пусть эти олухи спасутся!

Каждое слово – как пощечина. Пощечина от любимого человека. Витек опустил голову, чтобы Фея не видела, как перекосилось его лицо. Девушка развернулась и пошла прочь с площади Европы.

Она уже не могла видеть струившиеся очередями толпы народа. Плачущие дети, мамаши и бабули со скорбными лицами, отцы, яростно кричащие или обреченно печальные. Крым, остатки белогвардейского движения, беспомощная, бесплодная… эмиграция.

Все с какой-то домашней утварью – по слухам, именно ее стали чаще всего принимать в залог. Впрочем, Оля так выстроила систему безопасности, что даже приближенным стало совершенно непонятно, о чем она инструктирует менеджеров «Нашего Неба» и многочисленных волонтеров.

– Стой! – закричал Витек. Он догнал ее, схватил за руку. – Ну чего ты ко мне присосалась? – Ощущение маленькой теплой ладони оказалось таким стремительно новым, что Фее показалось – обжигающая игла проткнула километры холодного равнодушия, которые не могли растопить ее сердце. – Вы можете наштамповать тысячи этих дирижаблей, сделать билет совершенно бесплатным…

Фея покачала головой:

– Ты же знаешь – не будет эффекта. Сейчас людям продают шанс. Не возможность, не уверенность. Без стоимости. Бесценную. На этом не зарабатывают. О поездке нельзя договориться. Люди оставляют свои вещи на два года как гарантию, что два года жизни им обеспечено. И жизнь продолжается. Ты же понимаешь – чудо не повредит. Думаешь, мироздание расщедрится на еще более злые шутки, если ты разок поможешь этим млекопитающим подняться в небо?

– Зачем? Пусть спасаются сами! Я знаю – они могут! – От собственного крика, как от озноба, Витек сжал плечи, притих, жалея, что сорвался, – его эмоции давно никому не интересны. Добавил тихо: – К тому же рано или поздно небо примет всех…

– Как?! – в ответ заорала Фея. – За сутки получается девяносто шесть вылетов! При максимальной нагрузке это девятнадцать тысяч человек. А спасать все еще нужно миллионы! Двойники нашей компании почкуются повсюду, но вполовину не так эффективны, как «Наше Небо». Людям внушили, что спасает «Наше Небо», – и точка! Теперь они с трудом верят во что-то другое. Ты же знаешь, среди тех, кому не посчастливилось покататься, обостряются процессы исчезновения. Со слезами отходят от трапов и – фьють! – через сутки их уже нет. Спаси хоть этих! – Она ткнула в толпы людей, запрудивших площадь Европы. Трап стоял на станции речного трамвайчика, розовый дирижабль висел над водой. Люди медленной струйкой затекали на борт.

Один из десяти получал отказ. Такие личности особо выделялись в толпе.

Витек с трудом сдерживал слезы. Он понимал – если согласится, это еще больше отдалит его от тех немногих, которые стали относиться к нему как к близкому человеку. Всесилие – как бессилие, как проказа.

– Я не могу, – постарался говорить твердо, уверенно.

– Можешь! – гневно ответила Фея. – Можешь! Ты можешь почти все.

I Santo California: «Tornero»

Фея подошла к менеджеру у трапа. Ее знали как любовницу директора, поэтому побаивались.

– Пропускайте людей на корабль, – уверенно приказала она. Летающий дворец над головами лениво ворочался, более всего напоминая чудовище, невероятное и немыслимое, в какую точку пространства-времени его ни помести. Оно и было самой главной иллюзией на этой сцене, расчищенной от других персонажей. Кроме жизни и смерти.

Фея никогда не была на борту, но живо представляла себе нагромождения роскоши внутри. Чудеса немецкого дизайна. И иллюминаторы в полнеба…

– Фея Егоровна, уже сто девяносто восемь, – ответ дрессированный, не терпящий возражения, заточенный усмирять любое проявление недовольства политикой компании. – Не взлетит.

– Не взлетит, так упадает в воду. Те, кому нужно, выплывут. Вы, друзья, пока пойдите, пособирайте спасательные кружочки. Я здесь сама пофильтрую.

«Скорее спасти всех и заняться любовью!..»

Девушка и сама не понимала, зачем помогает Кораблеву. Возможно, чтобы быстрее удовлетворить страждущих и наконец в полную силу заняться собой.

Фея читала по глазам охранника, как ему хочется прямо сейчас нажать кнопку рации, обсудить с руководством нештатную ситуацию и неприемлемую инициативу любовницы шефа. Девушка провела рукой в воздухе – и в кулаке у нее появился олимпийский факел с вполне себе олимпийским огнем: