Девушка из кошмаров

Глупости. Сколько раз отец говорил мне, что места плохими не бывают. Лезу в рюкзак и стискиваю атам, затем выбираюсь из машины. Лужа оказывается мне по щиколотку, и к моменту, когда я дохожу до багажника «Ауди», ноги у меня уже мокрые насквозь. Мы оборудовали и загрузили машины Кармель и Томаса как посты жизнеобеспечения – в них есть все, включая фонари и одеяла, а аптечка удовлетворяет запросам самого параноидального ипохондрика. Томас уже рядом, опасливо ступает по грязи. Кармель открывает багажник, мы выгребаем три фонаря и стояночную лампу. Бредем втроем в темноте, чувствуя, как немеют ступни, и слушая, как хлюпает в ботинках. Мокро и холодно. Упрямые островки снега льнут к подножиям деревьев и основаниям амбарных стен.

Меня снова поражает зловещий вид амбара. Он даже хуже, чем у разваливавшегося викторианского дома, где жила Анна. Он припал к земле словно паук, выжидающий, когда мы подберемся достаточно близко, и притворяющийся неодушевленным. Но это глупости. Это просто холод и темнота пробирают до костей. Однако я вряд ли стану осуждать того, кто вздумает заявиться сюда с бензином и спичками.

– Вот. – Раздаю Томасу с Кармель свежие защитные амулеты. Томас кладет свой в карман штанов, Кармель держит свой в руках.

Лампу и фонари включаем только у самой двери, которая со скрипом покачивается туда-сюда на петлях, словно манит пальцем.

– Не отходите далеко, – шепчу я, и они прижимаются ко мне с обеих сторон.

– Каждый раз говорю себе, что мы спятили, раз этим занимаемся, – бормочет Кармель. – Каждый раз думаю, что лучше бы я просто ждала в машине.

– Не в твоем стиле оставаться на обочине, – шепчет Томас с другой стороны меня, и я чувствую, как Кармель улыбается.

– Я вам не очень мешаю? – интересуюсь я, протягиваю руку и распахиваю дверь.

У Томаса есть раздражающая привычка слишком увлекаться и размахивать лучом фонаря во все стороны со скоростью миллион миль в час, словно он рассчитывает застать привидение посреди материализации. Но призраки застенчивы. Или, по крайней мере, осторожны. Ни разу в жизни у меня не бывало так, чтобы я открыл дверь и обнаружил, что смотрю прямо в лицо покойнику. Однако стоило мне сделать шаг внутрь – я тут же понимал, что за мной следят. Так происходит и на этот раз.

Это странное ощущение – чувство острого внимания где-то за спиной. Когда за тобой наблюдает призрак, ощущение еще более стремное, потому что не можешь определить, с какой стороны это исходит. Оно просто есть. Раздражает, но ничего не поделаешь. Вроде Томасова стробоскопа.

Прохожу в середину амбара и ставлю стояночный фонарь на землю. Сильно пахнет пылью и старым сеном, разбросанным по земляному полу. Пока я медленно поворачиваюсь вокруг своей оси, ровно и тщательно ведя лучом фонаря, сухая трава шелестит и похрустывает у меня под ногами. Кармель с Томасом пристально следят за лучом и жмутся ко мне. Я знаю, что по крайней мере Томас, будучи колдуном, тоже чувствует, что за нами наблюдают. Луч его фонаря зигзагом шарит по стенам вверх-вниз, выискивая углы и потайные местечки. Он слишком выдает себя, вместо того чтобы использовать свет как отвлекающий маневр и уделять внимание мраку. Громко шуршит одежда; волосы Кармель шелестят по плечам словно чертов водопад, когда она оглядывается.

Выставляю руки вперед и делаю шаг назад, чтобы свет стояночной лампы пробился сквозь нашу скученную группу. Глаза у нас уже привыкли, и мы с Кармель выключаем фонарик. В амбаре пусто, только валяется нечто вроде остова старого плуга в южном углу, и стояночная лампа окрашивает помещение в приглушенно-желтые тона.

– Это то самое место? – спрашивает Кармель.

– Ну, для ночлега вполне сгодится, – говорю я. – Утром попробуем дойти пешком куда-нибудь, где получше ловит, и вызвать тягач.

Кармель кивает. Она уловила. Поведение попавшего в затруднительное положение путешественника срабатывает чаще, чем можно подумать. Вот почему оно фигурирует в таком количестве разных ужастиков.

– Тут ничуть не теплее, чем снаружи, – замечает Томас.

Он тоже наконец выключает фонарь. Сверху доносится какой-то шорох, и он подскакивает на фут и выхватывает фонарь. Луч упирается в балку на потолке.

– Голуби, судя по звуку, – говорю я. – Это хорошо. Если мы застрянем тут слишком надолго, возможно, придется устроить гриль-бар с домашней птицей.

– Это… отвратительно, – морщится Кармель.

– Как куры, только дешевле. Давай-ка про верим.

К люку ведет скрипучая гнилая лестница. Полагаю, что наверху мы обнаружим лишь сеновал и стайку устроившихся на ночлег голубей с воробьями, но напоминать Томасу и Кармель о бдительности не приходится. Они держатся сразу за мной, в постоянном контакте. Кармель задевает пальцем ноги зубья полуутопленных в сене вил и ахает. Мы смотрим друг на друга, и она качает головой. Это не могут быть те же самые вилы, на которые упала фермерова жена. Именно это мы себе и говорим, хотя я не вижу реальных причин, почему это не могут быть те же самые вилы.