Девушка из кошмаров

– Я не знала, что еще делать, – говорит Кармель. – Ты тянул туда руки. Ты не отвечал мне. По-моему, ты меня даже не слышал.

– Я не мог, – говорю и приподнимаюсь на локтях, стараясь не слишком трясти головой. – Колдовство вышло сильное. – Дым и бубен… Томас, ты в порядке? – Он кивает и слабо изображает пальцами ОК. – Я что, пытался коснуться ее? Это и вызвало удар?

– Нет, – отвечает Кармель. – Я схватила атам и сожгла на нем твою кровь, как велел Томас. Я же не знала, что это будет так… я не знала, что нож заколбасит, как неисправную ракету. Я его едва удержала.

– Я тоже не знал, – бормочет Томас, – а то бы никогда не попросил тебя это сделать. – Он прижимает ладонь к ее щеке, и Кармель позволяет прикосновению продлиться немного, а затем отмахивается.

– Я подумала, ты попытаешься пролезть туда, – говорит она.

В ладонь что-то вжимается – атам. Томас и Кармель берут меня под руки и помогают встать.

– Я не знала, что еще делать.

– Ты все сделала правильно, – говорит ей Томас. – Попробуй он пролезть, его, скорее всего, наизнанку бы вывернуло. Это было просто окно, не дверь. И не врата.

Обвожу взглядом кусок земли, на котором некогда стоял Аннин дом. Земля в круге темнее остальной и покрыта завивающимися узорами, словно дюны в пустыне. Приземлился я футах в десяти от того места, где сидел.

– А дверь существует? – громко спрашиваю я. – Существуют врата?

Томас резко вскидывает на меня взгляд. На подгибающихся ногах он обходит остатки круга, собирая разбросанное добро: бубен, колотушку, декоративный атам.

– О чем ты говоришь? – спрашивают они оба.

В голове у меня по ощущениям гоголь-моголь, а спина наверняка в таких синяках, словно по ней бегемоты прыгали, но я помню все случившееся. Я помню, что говорила Анна и как она выглядела.

– Я говорю о вратах, – повторяю я. – Достаточно больших, чтобы в них пройти. Я говорю о том, чтобы открыть врата и привести ее обратно.

Несколько минут я слушаю, как они кудахчут и убеждают меня, что это невозможно. Говорят всякое типа «ритуал не для этого затевался». Рассказывают мне, что я убьюсь. Возможно, они правы. Даже наверняка. Но это не имеет значения.

– Послушайте меня, – говорю я, старательно отряхивая джинсы и убирая атам обратно в ножны. – Анна не может там оставаться.

– Кас, – начинает Кармель, – это безумие.

– Ты же ее видела, да? – возражаю я, и они виновато переглядываются.

– Кас, ты знал, как это могло обернуться. Она… – Кармель сглатывает. – Она убила множество людей.

Я резко разворачиваюсь к ней, и Томас встает между нами.

– Но она спасла нас, – говорит он, и Кармель бормочет:

– Знаю.

– Он тоже там. Обеат. Ублюдок, убивший моего отца. И я не позволю, чтобы он целую вечность питался ею. – Стискиваю рукоять атама так, что у меня костяшки хрустят. – Я намерен пройти сквозь врата. И засунуть это ему в глотку, чтоб он им подавился.

При этих моих словах они оба ахают. Смотрю на них, побитых и замызганных, как пара старых ботинок. Они храбрые; они оказались храбрее, чем я полагал и чем имел право от них ожидать.

– Если мне придется сделать это в одиночку, я пойму. Но я ее вытащу.

Я уже на полпути к машине, когда начинается спор. До меня доносится голос Кармель: «само убийственная затея» и «это безнадежно, и точка». А потом я уже слишком далеко и не слышу их.

Правду говорят, что чем больше ответов, тем больше вопросов. Всегда оказывается, что надо узнать еще что-то, еще что-то выяснить, еще что-то сделать. Итак, теперь я знаю, что Анна в аду. И теперь мне надо понять, как ее оттуда вытащить. Сижу за кухонным столом, ковыряю мамин омлет с грибами и чувствую себя засунутым в пушечный ствол. Столько всего надо сделать. Какого черта я торчу здесь, тыкая вилкой в эти мерзкие яйца?!

– Тост хочешь?

– Не особенно.

– Что с тобой такое? – Мама садится напротив, на ней вытертый по краям банный халат.

Вчера вечером я добавил ей еще седины, явившись домой с побитым черепом. Она бодрствовала, пока я спал, и будила меня каждые полтора часа, дабы убедиться, что у меня нет сотрясения и я не умираю. Вчера вечером она ни о чем не спрашивала. Полагаю, ей хватило облегчения оттого, что я жив. А может, отчасти ей и не хотелось знать.

– Бубен сработал, – тихо говорю я. – Я видел Анну. Она в аду.

Глаза ее вспыхивают и тут же гаснут.

– В аду? – переспрашивает она. – Где пламя и сера? И мелкий такой красный чувак с большой вилкой и остроконечным хвостом?

– Тебе смешно?

– Разумеется нет, – отвечает она. – Просто я никогда не думала, что ад существует на самом деле. – И она тоже не знает, что сказать.

– Для справки: остроконечных хвостов я не видел. Но она в аду. Или в аналогичном месте. Думаю, не важно, тот самый это ад или другой.

Мама вздыхает:

– Полагаю, если десятилетиями убивать людей, потом приходится многое искупать. Мне это кажется несправедливым, но… мы ничего не можем с этим поделать, солнышко.

Искупление. От этого слова я впериваюсь в нее таким яростным взглядом, что кажется, у меня из глаз тепловые лучи бьют.

– На мой взгляд, – говорю я, – все это полная херня.

– Кас.

– И я ее вытащу.

Мамин взгляд упирается в тарелку: