Я узнаю глаза Анны, и при виде их меня трясет так, словно напичкали наркотой, и словно мою спину обдали ледяной водой. Выражение ее лица выглядит таким, каким я его и запомнил. Словно оно узнало меня. Вспомнило. Некоторое время мы смотрим друг на друга, не отрываясь. Она вздрагивает и мерцает, словно вспыхивающее изображение на старинном диафильме.
— Я скучаю по тебе, — шепчу я.
Анна моргает. Когда она снова обращает свой взгляд на меня, ее глаза затянуты красной пеленой. Боль рябью струится по ее челюсти, словно фантом, вспарывающий ее грудную клетку, накладывает на нее гротескные, пышущие красным и направленные книзу цветы, исчезающие тут же за ее руками.
Я ничего не могу с собой поделать. Даже невозможно взять ее за руку. На самом деле ее не может быть здесь. Жар опаляет мои плечи, когда я откидываю голову назад на подушку, и некоторое время мы сидим молча, пока боль со всех сторон не накатывает на нас. Я стараюсь как можно дольше не закрывать глаза, ибо ее желание лишь одно — смотреть на меня.
Глава 7
В конечном итоге, мне надоело ждать, поэтому рано утром я снова звоню Гидеону. С минуту я слушаю длинные гудки, и мне приходит в голову,
— Гидеон? Где ты был? Ты получил мое сообщение?
— Еще рано утром. Я звонил тебе, когда ты уже спал. Тесей, твой голос звучит ужасно.
— Ты бы видел, как я выгляжу, — рукой я небрежно прикасаюсь к губам, заглушая последние слова. Еще когда я был ребенком, Гидеон мог решить любую проблему. Сколько бы у меня ни было вопросов, он на все знал ответы. И если что-то шло не так, он был тем, к кому постоянно обращался за помощью мой отец. Он обладает особым сортом магии, мимолетно то появляясь, то исчезая в самые лучшие дни моего детства, и всегда проходящий через парадную дверь в своем элегантном костюме с какой-то странной английской едой для меня. Всякий раз, когда передо мной вырастало его лицо в очках, я знал, что все будет хорошо, но на этот раз у меня сложилось такое впечатление, что он не хотел слышать того, что я собирался рассказать.
— Тесей?
— Да, Гидеон.
— Расскажи мне, что случилось.
Что случилось. Он так просто об этом говорит. Наверное, я просидел в спальне с Анной около четырех часов, наблюдая за ее слоившейся кожей и кровоточившими глазами. Где-то ближе к рассвету я, скорее всего, заснул, потому что, когда рано утром открыл глаза, там, где она сидела, было пусто.
На улице уже день, светит полноценное солнце, вселяя надежду на нелепое чувство безопасности. Оно распространяется не только на миллионы километров вдаль, но и на то, что происходит под сенью мрака. Кажется, все это вымысел, и, хотя память о ранах Анны свежа и всплывающий образ ее сжигания в печи, от которого подрагивали мои веки, при дневном свете все кажется выдуманным.
— Тесей?
Я перевожу дыхание. Невероятно тихим утром я стою на крыльце, и только под ногами слышится скрип тонких досок. На улице безветренно, солнце осветляет лепестки, нагревая ткань моей рубашки. Я всматриваюсь в пустое пространство в кустах, туда, где стояла Анна.
— Анна вернулась.
На другом конце провода что-то шлепнулось на пол.
— Гидеон?
— Нет. Это невозможно, — его голос становится низким и резким, и от этого где-то внутри меня что-то сжимается. После стольких лет спустя гнев Гидеона все равно имеет силу. Стоит мне услышать одно грубое слово, и я становлюсь щенком с виляющим между ногами хвостом.
— Возможно это или нет, но она здесь. Она пытается связаться со мной, прося о помощи. Не понимаю, каким образом ей это удается. Мне нужно разобраться, что делать дальше, — слова вылетают без какой-либо нотки надежды. Я все-таки сказал это вслух, но мне не стало легче, а, наоборот, я почувствовал себя слишком уставшим. Если бы вы знали, насколько я чувствую себя постаревшим. Слова Морфана о том, что нужно уничтожить атаме, растворяются и погружаются в глубокую воду, вдавливаясь мне в затылок. Мысль потеряна, что обнадеживает, но, если я позволю себе копнуть чуть глубже, пойму, что гложет Кармел и Томаса. Это то, о чем я однажды рассказывал Анне: о возможностях. Выборе.
— Думаю, вся проблема в атаме, — продолжаю я. — Мне кажется, с ним что-то происходит.
— Не вали всю вину на атаме. Ты же единственный, кто им обладает. Не забывай об этом, — резко отвечает он.
— Я никогда об этом не забываю. Ни на минуту. Даже когда умер отец.
Гидеон вздыхает.
— Когда я встретил твоего отца, — говорит он, — он был не моложе тебя нынешнего. Конечно, он не пользовался атаме так долго, как ты, но я помню, как всегда удивлялся, насколько старым он выглядел. Ты знаешь, что он хотел завязать с этим?
— Нет, — отвечаю я. — Он никогда мне об этом не говорил.
— Ну, впоследствии, полагаю, это не имело никакого значения. Потому что он не успел.