Девушка из Хиросимы

— Будут непременно, — он решительно кивнул головой. — В небе над Хиросимой началась цепная реакция, которая теперь никогда не кончится и будет вызывать все новые и новые взрывы. Пикадоны теперь будут повторяться так же, как повторяются землетрясения и тайфуны. Будущее человечества — это огромное радиоактивное облако. И в этом облаке исчезнет наша проклятая планета.

Он вздохнул и, вытащив из кармана огрызок сигары, сунул ее в рот. Сумико открыла калитку и поклонилась ему. Он положил руку на калитку.

— Простите, я опять наговорил всякой всячины… С другими людьми не поговоришь обо всем этом. Они же не испытали… а мы понимаем друг друга. Судьба у нас одинаковая, мы обречены и должны примириться с этим…

— Я не хочу умирать, — тихо произнесла Сумико.

Таками покачал головой.

— Жить только для того, чтобы лечиться, — это все равно, что надувать дырявый мяч. На нас стоит печать пикадона…

Не дослушав его, Сумико поклонилась и вошла во двор. К Таками подбежала девочка и, протянув ему тростниковую палочку, жалобно захныкала. Он пошел с ней.

— О чем Сумитян разговаривала с ним? — строго спросила Яэко, закрывая за собой калитку. — Размахивал руками, как будто речь говорил.

— Он говорит, что все люди виноваты, потому что выдумали пикадон. И теперь уже ничего нельзя сделать… пикадоны будут повторяться, как землетрясения, и весь мир все равно погибнет. И на всех нас печать пикадона, и мы должны умереть. А лечиться бесполезно, — это все равно, что надувать дырявый мяч…

Яэко зажала уши руками и плюнула:

— Вот поэтому я говорила Сумитян, что не надо слушать его. Сам свихнулся и хочет, чтобы другие тоже… Только сумасшедший может обвинять всех людей в пикадоне. Виноваты аме, они сделали пикадон и сбросили его. И насчет того, что теперь будут все новые и новые пикадоны и их нельзя избежать, — тоже чепуха. Сейчас во всем мире люди борются за то, чтобы больше не было Хиросим. И этого можно добиться. И мир не погибнет. И Сумитян будет лечиться и выздоровеет. Больше не смей болтать с этим полоумным. — Яэко покосилась на подругу. — Этот дырявый мяч, наверно, нравится Сумитян, поэтому слушаешь его…

Сумико покраснела.

— Вовсе не поэтому… Жалко его.

— В следующий раз начнет уговаривать Сумитян умереть вместе с ним. Вот увидишь.

Яэко стянула утиральник с головы и стала обмахиваться им. Потом присела на корточки у порога.

— Я думала, Яэтян сразу же придет и расскажет, — сказала Сумико. — Ждала в тот вечер… Записку передала учителю?

— Дела были… — тихо ответила Яэко. — Я несколько раз ходила в город, была в Демократическом союзе молодежи.

— С Кантяном ходила?

— Он уехал куда–то… Я ходила с двумя девушками из Восточного поселка. В Союзе молодежи часто устраиваются собрания, показывают диапозитивы, потом читают разные лекции. Очень интересные.

— Наверно, трудно понять эти лекции?

— Совсем нет. — Яэко мотнула головой. — Лекции читают студенты. И читают так, чтобы всем было понятно и интересно. Туда ведь приходят такие, как мы. Например, девушки с фабрики консервных банок и парни из железнодорожных мастерских.

— А отец знает, что ты ходишь туда?

— Я ничего не говорю отцу…

Яэко замолчала и стала чертить что–то на земле.

Потом спросила:

— К Сумитян приходили за кровью?

Сумико рассказала о посещении дамы в красной шляпке.

— Надо сходить к доктору Аримицу, — сказала Яэко. — А к этой женщине не надо ходить.

— А если доктор скажет, что у меня кровь неиспорченная, я могу продать ее?

— В лечебнице Аримицу, наверно, тоже покупают, но дают очень мало. Недавно один знакомый Кантяна продал кровь, и ему дали по триста иен за один го… за чашку крови.

— А сколько дадут эти, которые приезжали к нам?

— Они объявили, что будут платить только тем, кто сдаст пинту крови, по–нашему, три го. Будут платить по–разному, смотря какая кровь. За самую хорошую будут давать за каждый го четыреста иен.

— Четыреста? — Сумико широко раскрыла глаза. — А вдруг у меня неиспорченная кровь? Заработаю много…

— Сумитян надо не продавать кровь, а, наоборот, покупать.

Яэко подошла к плетню, посмотрела по сторонам и, подсев вплотную к Сумико, прошептала:

— В тот раз, когда мы шли домой, мы видели на мостике Кантяна и других… Сумитян никому не говорила об этом?

— Не говорила. А что?

— Скоро выборы в парламент, и полиция сейчас вовсю охотится на красных. По домам ходят переодетые полицейские и собирают сведения… Держи язык за зубами. Поняла?

— А Такеда Юкио, которого арестовали в день киданья гороха, тоже красный?

— Всех, кто борется против войны, считают красными.

— И против пикадона?

Яэко кивнула головой.

— И против пикадона и против иностранных военных баз.

Яэко оглянулась в сторону плетня:

— Пойдем к учителю Акаги. Я говорила уже о Сумитян.

— Дядя не пустит, — Сумико показала на сандалии и лапти, висевшие на гвоздике. — Не разрешает мне брать без спросу. Боится, что я буду ходить на собрания…

Яэко покосилась на сандалии и лапти.

— Сумитян тоже боится пойти на собрание?

— Босиком… как–то неудобно, — пробормотала Сумико.

— Сделаем так… Сумитян скажет дяде, что идет к врачу вместе со мной. Со мной пустит?