Девушка индиго

В полумраке конюшни лошади тихонько пофыркивали, перед ними стояли полные бадьи воды, и овес был засыпан в кормушки. Дверь на чердак оказалась плотно затворена, приставная лестница валялась на полу. Я, пятясь, медленно вышла наружу, краем глаза заметила Эсси, торопливо шагавшую от господского дома к жилищам рабов, и развернулась.

– Эсси!

Она остановилась, когда я бросилась бежать к ней.

– Что происходит?! – Голос у меня охрип от страха и волнения.

– Ты идешь в дом и ни за что не выходишь оттуда, пока не станет безопасно вокруг, слышишь меня?

– Как? Почему? Что стряслось?!

– Здесь, в доме, вам безопасно.

– Что происходит, Эсси? Где Квош? – Паника росла, я озиралась и видела закрытые двери в хижинах рабов, наглухо закрытые ставни. – Где все?!

– Посмотрим, где все будут в конце дня, – загадочно сказала Эсси. – Иди в дом сейчас же.

Я воззрилась на нее во все глаза.

– Иди, – свирепо повторила Эсси. – Надо спрятаться. Слышишь меня?

«Спрятаться? Я должна спрятаться, когда мои люди в опасности?» – мелькнула мысль.

– От кого, Эсси?

Она покачала головой.

Так или иначе, у меня не было причин не верить ей.

– Остальным ничего не угрожает?

Эсси покосилась в сторону устья реки и ничего не ответила.

– Если мне надо спрятаться, то и вам тоже, – сказала я под гулкие удары собственного сердца. – Вам всем нужно спрятаться. Если я кого-нибудь из вас увижу на берегу, тоже выйду из дома. Ты слышишь меня, Эсси? Это моя земля, и я обязана ее защищать.

– Все спрячутся, – пообещала она. – А теперь иди.

Совершенно сбитая с толку, я повернулась и заспешила к дому. Всю дорогу, пока не взбежала на крыльцо и не заперла за собой дверь, я чувствовала спиной ее взгляд.

Маменька еще лежала в постели, но сверху до меня доносились шаги Полли. Я торопливо направилась в отцовский кабинет и открыла стоявший в углу армуар с изысканной резьбой – оружейный шкаф. Отец научил меня стрелять, еще когда мы жили на Антигуа, но мне это занятие никогда не нравилось. Мушкет был на месте, стоял в армуаре, прислоненный дулом к задней стенке. Я смотрела на него, стараясь унять тяжелое, участившееся дыхание. А потом затворила дверцу, не прикоснувшись к оружию. Что ж, если возникнет насущная необходимость, я знаю, где его взять.

В доме и окрестностях все было тихо. Уже рассвело, настало утро. Я сообщила маменьке и перепуганной Полли, что нам надобно оставаться в доме, пока я не разберусь, что затевается снаружи. Заперла все двери, затем отнесла им на второй этаж немного сыра, нарезанные яблоки и остатки хлеба.

Барабанная дробь, почти не слышная в доме, вдруг и вовсе смолкла, словно по волшебству, и я гадала, сколько продлится наше добровольное заточение. Мне нужны были ответы.

Незадолго до полудня опять загрохотали вдали барабаны, их звук приблизился. Я поспешила к окну на втором этаже и увидела, как по заливу медленно скользит пирога. В ней сидели люди. Темные фигуры. Негры, не индейцы.

Так что же все-таки происходит?..

Маменька предпочла остаться в постели, но Полли уже прибежала ко мне, забросив свою вышивку, села рядом на подоконник и вцепилась в мою руку. Я затаила дыхание – гребцы подняли весла, и пирога замедлила ход. Взоры сидевших в ней людей были обращены в сторону нашей плантации.

– Не двигайся, – шепнула я Полли. Впрочем, в этом предупреждении не было нужды – мы обе словно окаменели.

Высокий чернокожий человек выпрямился в лодке во весь рост и поднес руки ко рту. Резкий клекот, похожий на ястребиный, разорвал тишину, рассыпался эхом.

Мы с Полли были недвижимы, как статуи.

Высокий человек ждал и смотрел.

Ни на лужайке под нами, ни в зарослях вокруг не возникло никакого движения, насколько мне было видно.

Стояла полная тишина.

Барабаны, которые, как я теперь поняла, были у людей в пироге, тоже молчали.

Наконец, спустя несколько нескончаемых минут, высокий человек отвернулся от нас и сел на скамью. Шесть пар рук снова взялись за весла. Раздался барабанный бой. Он смолкал по мере того, как пирога удалялась от нас в сторону устья Стоно-Ривер.

Тишина окутала дом и окрестные земли. Теперь ничто ее не нарушало. Я считала удары собственного сердца, пока все мое существо охватывало чувство глубочайшего облегчения. Нечто подобное испытываешь, когда весь день ходишь в тесной одежде, не обращая на это внимания и не замечая, как накапливаются в теле гнет и напряжение, а потом снимаешь ее перед сном – и прохладный воздух объемлет кожу, и лишь тогда осознаёшь, как было тяжело, и вдруг сразу становится легче дышать.

Не знаю, как долго мы просидели у окна. Мой взгляд блуждал по деревьям на другой стороне залива. Каждая тень настораживала и вызывала вопросы, а тусклое предвечернее солнце не давало ответов, выхватывая из полумрака своими лучами лишь стволы деревьев и кустов.