Девушка индиго

– Посмотри, – сказал он как-то, коснувшись одной ветки, гордо выставившей на обозрение растопыренные с обеих сторон листочки. – Видишь, как ветки тянутся во всех направлениях? Они ищут солнечных лучей. Ни одна не прячется в тени другой.

– Поэтому кусты кажутся такими дикими и непослушными, – заметила я.

– Совершенство не всегда можно распознать с первого взгляда. Но присмотрись, и увидишь, что они идеальны. – Он опустился на колени и отделил три веточки, которые росли рядышком, так, что их можно было сравнить между собой. – На каждой стороне одинаковое количество листьев. Все они одного оттенка. Но посмотри… каждый лист своеобычен.

Я подобрала юбки и присела рядом с Беном на корточки, наблюдая, как он жестикулирует, указывая на те или иные листочки.

– Смотри, как лист наполняется соками, как его края начинают загибаться вниз, будто сам он всей поверхностью рвется вверх, к солнцу. Скоро настанет время собирать урожай. Может, через несколько недель.

Я всматривалась изо всех сил, но, честно признаться, не видела того, о чем он говорил. Темные выразительные глаза Бена были серьезными, гордое лицо с резкими чертами не отражало и тени улыбки. И я кивала – мол, да, все вижу, – отзываясь скорее на мелодичный рокот его голоса, чем на слова.

Бен меня завораживал.

В такие моменты, когда мы оставались наедине и он что-нибудь рассказывал, я жалела, что такие люди, как Эндрю Дево и Чарльз Пинкни, не знают, каким поразительным умом наделен Бен. Мистер Дево получил бы особое удовольствие от беседы с ним. Давненько я не навещала старика… В следующий раз, когда соберусь к нему в гости, можно будет взять Бена с собой в качестве помощника для Квоша. Вот уж Бен с мистером Дево отведут душу, обсуждая растения!

– Ты же не видишь ничего, – вздохнул Бен.

– Вижу! – запротестовала я. – Прости, я задумалась.

На его лице мелькнуло разочарование, он отпустил ветку и начал вставать с земли.

– Подожди, я слушала тебя внимательно, просто… – Я потянулась к нему, чтобы остановить, но не удержала равновесие и, качнувшись вперед, ухватилась за его руку.

А дальше я замерла, зачарованно глядя, как наши пальцы переплелись. Это было похоже на черно-белую клавиатуру клавесина.

У меня запылали ладони.

Я чувствовала жар его руки, шероховатую поверхность кожи, создававшую такой разительный контраст с моей. Голова закружилась, я поняла, что не могу сделать вдох. И воздух между нами застыл, как будто Бен тоже утратил возможность дышать. Я оторвала взор от наших переплетенных пальцев, взглянула ему в лицо – Бен тоже не шевелился, зачарованный, как и я. На миг его пальцы сжались крепче, а потом он вздрогнул, свободной рукой схватил меня за запястье и расплел наши пальцы – неохотно, словно лишь часть его этого желала.

Бен поднялся.

И я тоже кое-как выпрямилась, неловко, пошатываясь, потому что мне никто не помог. Не помог, поскольку это означало бы новое прикосновение.

Лицо мое полыхало жаром. Запоздало ахнув, я развернулась и поспешила к дому.

27

– Это недопустимо! – Маменькин голос заметался эхом по маленькому рабочему кабинету. Мы только что насладились чудесным осенним ужином из оленины с тыквой и теперь, уложив Полли спать, грелись у камина. – Ты проводишь слишком много времени с этим… с этим…

– С Беном, маменька, – спокойно подсказала я и, подойдя к огню, который весело потрескивал в камине, поворошила угли кочергой.

Погоды стояли необычно холодные для октября, и я уже опасалась ранних заморозков – все время думала, что, чем раньше мы соберем индигоферу, тем будет лучше. Но Бен с Кромвелем упрямо твердили, что нужно подождать еще несколько дней. По каким признакам они это определяли – вернее, Бен определял, – для меня оставалось загадкой. Эта магия была выше моего понимания, хотя я вроде бы изучила все доступные факты.

Я только что ввела маменьку в курс нашей эпопеи с индиго, но сама уже довольно давно не выходила на поле с Беном.

– Его зовут Бен. И вы знали его, когда он был ребенком. Вам известно, что он хороший, добрый человек. И что он мой друг. Мой лучший друг.

При этих моих словах маменька издала пронзительный стон и откинулась на подушки.

Я устремила взор на потемневшее небо за окном. Обычно, если я не обращала внимания на маменькины театральные позы, она быстро заканчивала представление.

– И еще ты учишь читать негритянских детей! – Маменька тряхнула головой. – Читать! – повторила она, словно сама своим ушам не поверила с первого раза.

– Да, мама. Недавно начала. Они всего лишь дети, и я преподаю им основы грамоты. Вряд ли они благодаря этому знанию сразу поднимут мятеж.

– Но это незаконно!

– Вы собираетесь на меня донести? – поинтересовалась я и поплотнее задернула зеленые парчовые шторы, чтобы ночной холод не проникал в комнату.

– Конечно нет. Я никому не скажу. Иначе нас оштрафуют – и что мы тогда будем делать?

– Правильно, – кивнула я. – Денег нам и так не хватает.

– И ты тоже не должна никому об этом говорить, Элиза. Слышишь меня?

– Да, маменька.

– Как скверно, что мне придется написать твоему отцу, что ты проводишь столько времени с этим… с этим…