Девушка и смерть

— И почему же, интересно? Из-за его благородства или вашей добродетели? Или, быть может, вы играете им, точно так же, как и мной? Вот она — добродетель актрис! Повести за собой на верёвочке, манипулировать чужими чувствами, наслаждаясь своей властью над тем, кто вас любит! Набивая себе цену, выбирая того, кто может дать больше, чтоб, не дай боже, не продешевить! Вы обманщица, и мой вам совет — проявите немного несвойственного вам милосердия, выберите господина с тугим кошельком и бесчувственным сердцем! Ему вы обойдётесь куда дешевле, чем людям, умеющим чувствовать и любить!

Неприятно поражённая, я молча смотрела на него. И это Андрес? Сдержанный, благовоспитанный Андрес, друг детства, добрый знакомый, к тому же влюблённый в меня, как утверждал Леонардо?

— Вы не знаете, что ответить?

— А зачем вам мой ответ? Вы слышите себя куда лучше, чем меня. Вы уже всё себе объяснили, и мои слова излишни.

— Тогда всего хорошего, сеньорита! — Андрес гордо шагнул было прочь, но тут же обернулся: — Надеюсь, — саркастически осведомился он, — вы не прекратите танцевать, когда, наконец, выберете кавалера себе по вкусу? Танец — это единственное, что может оправдать ваше существование, обидно было бы променять его на дарёное богатство. Вы позволите и дальше наслаждаться вашим искусством?

Я пожала плечами.

— Наслаждайтесь, кто ж вам запретит?

— Спасибо! На сцене ваше притворство куда уместнее.

Он снова отвернулся. Не нужно было его останавливать, всё уже сказано, пролитое вино в бутылку не вернёшь. Не нужно… Но именно в этот момент обида, медленно входящая в меня, как игла под кожу, задела чувствительную жилку, и меня прорвало:

— Притворство? А ну-ка, ответьте мне, сеньор ди Ногара, когда это я притворялась, когда вас обманывала?

Андрес повернулся, но ответить не смог. Я просто не дала ему такой возможности, меня уже несло. Я понимала, что сейчас подтверждаю его худшие подозрения, но остановиться не могла.

— Разве я когда-нибудь пыталась казаться иной, чем я есть на самом деле? Разве я когда-нибудь утверждала, что я — невинный ангел? Или, может, я когда-нибудь тянула с вас деньги?! — выкрикивала я. — Вы сами всё себе выдумали, сами! Я вас не заставляла! И бегать за собой я вас не заставляла тоже! Ах, вас, бедного-несчастного, повели на верёвочке? А вы не ведитесь! Поищите добычу посговорчивей, ту, что обойдётся вам дешевле!

На этом мне пришлось остановиться — иначе в голос прорвались бы душившие меня слёзы. Мы молча стояли друг против друга, и счастье, что вокруг не было никого, кто мог бы наблюдать эту сцену.

— Вы казались невинным ангелом, — наконец ответил Андрес. — Ваше лицо может ввести в заблуждение кого угодно. Ввело и меня.

— Я его не выбирала, — уже спокойнее отозвалась я. — Соль так же бела, как сахар, и невнимательный человек может их перепутать. Но не вина соли в том, что она оказалась не сладкой.

Теперь уже он, не отвечая, смотрел на меня.

— Прощайте, сеньор ди Ногара, — сказала я и быстро пошла прочь от него, по направлению к парадной лестнице.

Этот разговор оставил после себя очень неприятное впечатление. Я снова и снова перебирала его в памяти, пытаясь понять, как получилось, что человек, которого я знала, пусть не очень хорошо, но всё же, как мне казалось, достаточно, вдруг бросил мне в лицо несправедливые и необоснованные обвинения. Ведь начиналось всё и впрямь хорошо. Он извинился, попытался выяснить, есть ли у него шанс получить моё расположение… А потом? Какие мои слова могли вызвать такую реакцию? То, что я отказалась внятно ответить на его вопрос? Но ведь у каждого человека есть право на тайну, я, например, не стала бы расспрашивать его о том, чего он не хочет говорить. Или стала?

Но в любом случае, его оскорбления не оправдываются ничем. Может, оно и к лучшему, что он проявил себя во всей красе. Избавил меня от лишних сожалений. А то ведь я могла и впрямь стать его другом, и тогда то, что он выплеснул на меня сегодня, причинило бы мне ещё больше боли.

А на следующий день я услышала наконец долгожданный голос:

— Ты и в самом деле хочешь увидеться со мной, Анжела?

— Да, хочу.

— Тогда приходи ко входу в подвал.

Всё повторилась: винтовая лестница, полукруглый ход, пещера-комната. Леонардо, испытующе глядя на меня сквозь прорези в маске, подал мне руку, и я не отвергла её. В каком бы состоянии она не находилась, перчатка надёжно это скрывала, а потому его прикосновение вызывало у меня некоторую опаску — но не отвращение.

— Не думал, что ты снова захочешь сюда прийти, — сказал он, усадив меня за уже знакомый стол, на котором на этот раз ничего не было, и сел напротив.

— Почему? Мне было хорошо с вами.

— В самом деле? Мне показалось, что ты была испугана.

— На минуту, — сказала я. — От неожиданности.

— Последние сто лет никто не видел моего лица, — Леонардо положил руки на стол. — Я проявил непростительную беспечность.

— Скажите… Неужели вы всё это столетие живёте совсем один?

— Ну, почему же? Иногда рядом кто-то появляется. Рената, теперь ты…

— Но ведь это только встречи. Так, время от времени…