— На войне как на войне, кем-то приходится жертвовать для того, чтобы выжили остальные, – после этих слов что-то внутри неё будто сломалось и Элеонора наконец поняла, что всё это происходит на самом деле и ей не удастся отмахнуться от возложенной на неё «миссии». Генерал говорил с такой уверенностью, что девушке едва ли не впервые в жизни стало по-настоящему страшно. В холодных, как заточенная сталь глазах мужчины она прочла свой приговор и застыла на месте, не понимая, как действовать дальше.
— Поверь, я поступаю так с тяжёлым сердцем и лишь для спасения Колонии, – Мейкпис по-отечески положил руку на плечо Элеоноры, чем неосознанно привёл её в чувство. Страх перед неминуемой гибелью вдруг сменился злостью, и девушка, не сумев сдержать себя, накинулась на мужчину. Она готова была придушить его за то, что он вообще посмел предлагать такое, однако на её крик в кабинет тут же вбежали дежурившие в коридоре военные и быстро усмирили сопротивлявшуюся жертву, оттащив от генерала.
Бедняжка вырывалась, билась и царапалась, умоляя их передумать, но всё было без толку. Её рот быстро заткнули кляпом, а чтобы сложнее было сбежать стянули руки за спиной, словно преступнице. Вот так – под руки и в сопровождении вооружённого конвоя, её протащили до ангара и засунули в транспортник, где ко всему ещё и накинули мешок на голову, как военнопленной. Видимо, чтобы она не запомнила дорогу и не смогла вернуться тем же путём, если ей каким-то образом всё же удастся вырваться.
Что и говорить, военные подошли к делу основательно, не оставив Элеоноре ни шанса. На протяжении всего пути она несколько раз пыталась заговорить со своими конвоирами, найти путь к их сердцам и убедить отпустить её, но после пары лёгких затрещин и одно чувствительного тычка под рёбра прекратила попытки. Солдатам явно хотелось жить не меньше, чем генералу Мейкпису, и они тоже готовы были променять её жизнь на свои собственные. А ведь с этими парнями и девушками она выросла вместе и ходила в одну школу. Несмотря на то, что колония Эдем-4 уже разрослась до полудюжины автономных,не зависящих друг от друга поселений, каждое из которых было основано вокруг небольшого горнодобывающего завода, их общины оставались довольно тесными. Здесь не было безликих толп в городах-мегаполисах. Все они знали друг друга в лицо, что делало происходящее ещё более чудовищным.
Столкнувшись с равнодушием и чёрствостью тех, кого хорошо знала, и кто, вообще-то, принёс клятву защищать Колонию и её жителей, Элеонора почувствовала себя раздавленной. Когда её вытащили из транспортника, девушка едва стояла на ногах от страха и потрясения, а потому двум сопровождающим пришлось чуть ли не тащить её. Однако даже в таком плачевном состоянии она не оставляла тщетных попыток вырваться из крепкой хватки и трепыхалась в их руках словно пойманный мотылёк. Руки по-прежнему были крепко стянуты за спиной. Пластиковые стяжки больно впивались в кожу, оставляя синяки на запястьях, но Элеонора не чувствовала боли. Она вообще впала в некую прострацию, сломленная реальностью происходящего и ужасом грядущего будущего.
И только когда мешок наконец сняли с головы девушки, и освещённый кровавым глазом разбухшего солнца биокорабль предстал перед ней во всём пугающем великолепии, желание сопротивляться снова вернулось к ней. Увидев ощетинившийся клешнями силуэт Перевозчика, смутно прорисовывавшийся в раскалённом мареве, дрожащем над пустыней, она начала кричать:
— Нет! Прошу… умоляю! Не отдавайте меня им! – предчувствуя свою скорую остановку, сердце Элеоноры забилось в груди, а усилившееся в сотни раз желание жить заставило прибегнуть к мольбам, как к последнему средству заставить солдат одуматься. Но как и в прошлом это привело лишь к тому, что губы Элеоноры оказались запечатаны липкой лентой. Просто, эффективно, жестоко.
Не обращая внимания на её протестующее мычание, бойцы подвели жертву к биокораблю, окружённому сонмом более мелких существ. Поначалу ей показалось, что вокруг исполина плещутся волны какой-то тёмной жидкости, бурным потоком переливающейся по пескам. Однако это была не жидкость, а масса стремительных и изящных существ, двигавшихся как единое целое. Их тела были так тесно переплетены, что представляли собой колышущееся одеяло живой, пульсирующей плоти, создающей дикое смешение форм. Из-за этого было решительно невозможно понять, где заканчивалось одно существо и начиналось другое. Месиво, хаос, каша.
Пугающая неопределённость усугублялась ещё и тем, что их гладкие панцири были окрашены в коричневый цвет и покрыты затейливым рельефом, напоминающим узоры, образующиеся на поверхности застывшей лавы. Всё это обеспечивало существам практически идеальную маскировку, делая неразличимыми на фоне обагрённых солнцем песков. Они настолько сливались с окружающим ландшафтом, что даже находясь на расстоянии двух десятков шагов от передней границы роя Элеонора видела лишь сплошной поток покрытых хитином тел. И лишь местами в нём проглядывали хвосты, зубастые челюсти и острые, словно бритва, когти.