Девственницы Вивальди

Все сыграли замечательно. Мы с Бернардиной в стремлении обойти друг дружку превзошли самих себя; надо сказать, маэстро будто нарочно выбрал сонату ми-бемоль — своеобразный поединок двух солирующих скрипок. Когда мы закончили и поклонились, король заявил, что figlie di coro окончательно его очаровали.

— Вивальди, — обратился он к маэстро необыкновенно прочувствованным голосом, — я просто не смогу отправиться на очередную встречу без этих ангелов в своей свите.

Он не спеша обошел нас: то тронет одну за щечку, то прикоснется к плечику. Бернардина усиленно смотрела в пол. Все мы раскраснелись от стараний.

Но сам король мог служить образчиком невозмутимости. Локоны его были завиты куда более вычурно, чем у нас, полное лицо запудрено до голубовато-белого цвета. Пониже правой скулы он носил мушку, которую великосветские кокетки называли завлекалочкой.

Пройдут годы, и многие участницы coro начнут являться на концерт с мушками на лице — у кого где. Здесь встретишь и «роковую женщину», и «страстную», и «шалунью», и даже «величавую», которую лепят на лоб, ближе к переносице. По мне, ничего глупее придумать нельзя, потому что наших лиц во время концерта все равно никто не видит — за исключением редчайших случаев.

Завершив обход, король томно махнул в нашу сторону унизанной перстнями ручкой и манерно произнес:

— Мой дорогой Вивальди, не можете ли вы как-то сделать, чтобы они поехали со мной?

Если бы маэстро переусердствовал и отвесил монарху поклон еще ниже, то непременно перекувырнулся бы через голову. Он приложился к самому массивному перстню на руке так называемого герцога, а затем к краю его платья, словно тот был сам папа римский.

— Нет таких правил, которые мы бы не нарушили ради вашей милости, и нет ничего, что бы эти ангелочки не согласились сделать в угоду мне.

Вивальди многозначительно покосился на нас, и мы послушно отступили на пару шагов назад. В погоне за влиятельным покровительством маэстро выглядел довольно противно.

Король, впрочем, принял все как должное:

— Вот и прекрасно, падре. Поедемте же поскорее в палаццо Фоскарини. Хотя постойте…

Он еще раз присмотрелся к нам и, думаю, впервые обратил внимание на убогость наших красных одежд, чиненных и стиранных раз сто. Бернардина поспешила прикрыть рукой больной глаз. Король с грустным неодобрением отметил веточки остролиста, украшавшие наши прически, — и свежие красные ягоды, казалось, сморщились под его пристальным взглядом.

Наконец он просиял и провозгласил: «Это не беда!» Хлопнул в ладоши — и тут же явилась чуть ли не дюжина ливрейных лакеев. Они столпились вокруг монарха, низко кланяясь. Король отдал распоряжения самому важному из них, этот в свою очередь разъяснил их следующему по важности, а тот уже шепотом отдал приказы остальным — и все это на французском, который, я слышала, слывет элегантнейшим языком во всем свете. Говорят, на нем изъясняются даже в такой дали, как Россия, при тамошнем дворе.

Словно из ниоткуда возникли перед нами ларцы: один с драгоценностями, другой — с шелковыми одеждами. Деревенский остролист был вытащен из наших причесок и заменен жемчужными нитями, а аккуратно заштопанные платья с нас совлекли, не считаясь с нашей стыдливостью, и вместо них надели корсеты, кринолины и платья из тончайших кружев и шелковой парчи оттенков слоновой кости, шиповника и бледного золота. В очередном сундуке оказались прелестные бальные туфельки, искусно скроенные по последней моде из шелка и бархата. Их хватило — и по количеству, и по разнообразию, — чтобы обуть всех четверых. Мы были столь заворожены явившимся перед нами великолепием, что ничуть не противились переодеванию.

У меня, например, сердце просто колотилось при мысли, что я не только попаду на бал, но и смогу там потанцевать. Клаудия, чрезвычайная посланница к нам из внешнего мира, после отхода ко сну учила нас танцевать при свете украденного свечного огарка. Мое нетерпеливое желание испытать свое умение в паре с настоящим мужчиной, а не девчонкой в ночной рубашке не давало мне заснуть по ночам.

В довершение дворецкий короля открыл выложенный шелком серебряный сундучок, в котором обнаружились осыпанные самоцветами карнавальные маски, достойные настоящих принцесс. Возможно, тут был скрыт некий заранее обдуманный умысел, но в тот момент мы все были столь счастливы, что приняли их за очередное чудо.

Когда нас наконец выстроили перед королем, он одобрительно покивал:

— То-то все будут недоумевать, при каком королевском дворе я похитил таких очаровательных дам.

Мы захихикали, приседая перед ним, а когда монарх покинул концертную залу, принялись разглядывать одна другую, дабы полнее насладиться нашими превращениями. Служа друг дружке зеркалами, мы то поворачивались, то застывали в разных позах, громко восхищаясь соседками и втайне собой. Все это, разумеется, было совершенно несовместимо с преподанными нам понятиями о скромности, смирении и вообще поведении, приличествующем девушкам, на которых возложено духовное спасение нашей Республики.