Девочка в стекле

Я поспешил перевести беседу на президентские выборы, до которых оставалась всего неделя. Антоний выразил надежду на скорую отмену сухого закона, но в остальном разговор вскоре сошел на нет, так как все проявили равнодушие к этой теме. Но этого было достаточно, чтобы об отъезде Исабель больше не говорили.

Позднее, уже вечером, когда Исабель уснула, я отправился на поиски Шелла — обсудить с ним мой возможный отъезд. К счастью, он еще не лег и сидел на диване в Инсектарии. Морган вытянулась рядом с ним — спала, положив голову на подушку, упертую в его бедро. Когда я вошел в комнату, он посмотрел на меня. Я сказал: «Извини» — и хотел было уйти, но Шелл поманил меня рукой. Я подошел и сел напротив него.

Не успел я произнести и слова, как он прошептал:

— Я хотел поговорить с тобой.

То же самое собирался сказать ему и я, но на лице босса читалось такое беспокойство, словно он утомился от собственных мыслей.

— О чем?

— Я думал о бабочках.

— В этом нет ничего особо необычного, — улыбнулся я.

— Нет, — покачал головой Шелл. — Я думаю, что когда нынешняя группа вымрет через несколько недель, я закрою Инсектарий.

— Почему?

— Последние события отбили у меня вкус к идее скрещивания в любом виде. Прежде я как-то не задумывался об этом, но теперь мне представляется, что все это… — тут он вскинул руки тем самым движением, которым выпускал бабочек во время сеансов, — сплошное тщеславие. Самое своекорыстное увлечение.

— Но тебе нравилось исследовать бабочек.

— Я думаю, что сам себя обманывал.

— Я всегда любил бабочек.

— А я тебе никогда не рассказывал, как у меня это началось?

— Нет.

— Это была моя первая афера, — сказал Шелл. — Мой отец, великий Маг Джек, готов был спорить на что угодно. Он спорил по любому поводу и никогда не проигрывал — орел или решка, лошадиные скачки, сколько раз женщина, положив письмо, откроет и закроет дверцу почтового ящика. Когда я проигрывал спор, он смеялся надо мной. Я дошел до того, что у меня оставалось единственное желание — победить его в споре, ну хоть раз… Как-то утром, еще до восхода солнца, в один из тех редких дней, что отец проводил со мной, мы шли по парку — он хотел показать мне какой-то очередной фокус, — и я увидел бабочку: она, сложив крылья, сидела на цветке. Я предложил отцу поспорить вот на что: я сказал, что могу качнуть цветок, а бабочка не улетит. Он рассмеялся своим снисходительным смехом и принял мой вызов. Я нагнулся, взял цветок за стебель и шесть или семь раз качнул его туда-сюда. Бабочка осталась на своем месте — даже не шелохнулась. Он не рассмеялся и с мрачным видом отдал мне монетку.

— А почему же бабочка не улетела?

— Мне об этом читал Морти в один из вечеров, когда я оставался у него. В живой природе бабочки не могут летать, пока их не разогреет солнце. Бабочке необходимо тепло, чтобы кровь притекла к крылышкам. Этот фокус я на всю жизнь запомнил. Бабочки стали моим талисманом.

— Ты мне об этом никогда не рассказывал.

— Да, — кивнул Шелл. — Похоже, нас ждут большие перемены. — Он поднял взгляд и проследил за полетом какой-то белой бабочки, названия которой я не знал. Будто стряхивая с себя грезы наяву, он снова перевел взгляд на меня. — Ты хотел о чем-то со мной поговорить?

— Нет. Просто пришел пожелать тебе спокойной ночи.

— О'кей.

И, откинувшись назад, Шелл закрыл глаза. Левая его рука опустилась и замерла на плече Морган.

СНЕГ

Когда я проснулся посреди ночи, на сей раз меня разбудил не звонок телефона, а что-то в сто раз более громкое и зловещее. Я резко сел на кровати в тот момент, когда грохот замер, и тут же вспомнил, где слышал его прежде — в лачуге номер шесть. Звук автоматной стрельбы.

Проснулась Исабель и села рядом со мной. Я схватил ее за талию и стащил на пол. Она пыталась освободиться со словами «Пусти, что ты делаешь?», но я прошептал ей на ухо: «Ложись на пол и не шуми». На четвереньках я прополз по спальне в коридор. Раздалась еще одна очередь, на сей раз короче, а потом удары по входной двери.

Свет в гостиной остался гореть на ночь. Теперь он проникал в коридор, где был я, и частично — в кухню. С другой стороны от входа в гостиную спиной к стене стоял Антоний в трусах и майке. В руке у него был маузер, палец — на спусковом крючке, ствол направлен в потолок. Он увидел меня и махнул левой рукой, мол, убирайся, и я пополз назад. Следующее, что я увидел, — как Антоний разворачивается и выбрасывает вперед правую руку с пистолетом. Он кинул взгляд в другую комнату и нажал на спусковой крючок. Я не разбираюсь в оружии, но маузер явно был способен не только на одиночные выстрелы. Из его ствола хлынул шквал огня.