Когда приглашенный Владимир Губарев, журналист из газеты “Правда”, присел перед ученым, тот встал, засунул руки в карманы брюк и, подойдя к зашторенному окну, остановился, бросив взгляд на улицы опустевшего города.
— Вова, я знаю тебя со студенческой скамьи. Мы проучились с тобой до самого последнего курса…
— Слушай, на тебе лица нет. Ты, случаем, не заболел?
Валера достал из кармана пиджака пачку сигарет и прикурил. Издал тяжелый вздох и посмотрел на огонек на кончике сигареты. Поднес ее ко рту и затянулся. Выпустил дым через приоткрытые губы и вновь устремил взор на улицу.
— У меня столько всего накопилось, ты себе это представить не сможешь.
И академик продолжил, выдержав паузу:
— Это случилось десять лет назад, я уже тогда работал в курчатовском институте, преподавал неорганическую химию, изучал ядерную реакцию и писал статьи на тему атомных реакторов.
Однажды я увидел одну девушку, журналистку. Она захотела пообщаться со мной тет-а-тет.
Мы с ней не раз беседовали после, а потом у нас все закрутилось. Я переспал с ней раз, потом еще раз, и еще раз, а потом я узнал, что она беременна. У нас родилась дочь. А потом я ушел, оставил ее с дочерью потому что любил только одну женщину, свою Маргариту.
Все, что со мной случилось, я посчитал кошмаром наяву. “Это был не я!” — кричал я сам себе по ночам.
Дочь свою, вторую, я не видел два года. В последний раз мы увиделись, когда ей исполнилось четыре.
И спрашиваю себя сейчас, почему тогда я поступил так глупо, не по-мужски? Что произошло во мне, когда я очнулся от наваждения, длившегося целый год, понимая, к чему привели мои действия? Почему я тогда не признался Маргарите, что у меня появилась вторая дочь? Почему я до сих пор обманываю ее, Ингу и себя? Чем они заслужили такое отношение?
— Если я правильно понял, тебя терзает появление внебрачной дочери? — когда ученый надолго прервал свой монолог, погрузившись в тишину, заговорил Владимир задумчиво. — И это все, что тебя сейчас беспокоит? А как насчет аварии? Ты уже выяснил ее причину?
— Пока что нет.
— Но у тебя-то есть определенные мысли на этот счет, просто делиться ими ты не хочешь, я так понимаю?
— Мне нужно подождать еще немного, прежде чем смогу понять, что же именно здесь произошло.
…На столе лежал принесенный кем-то апельсин.
— Меня угостили, — улыбнулся Василий. — Возьми себе.
Раиса застыла на пороге, терзая взглядом круглый, некогда оранжевый, фрукт — из-за большого радиоизлучения, что исходило от ее мужа, толстая корка покрылась приятным и ровным розовым цветом. Проглотив слюну, девушка неуверенно подошла к тумбочке и остановилась.
— Ну съешь! Ты же любишь апельсины!..
Рая отпрянула, когда из-под земли выросла полуголая девица с длинными темными, как летняя ночь, волосами. Их кончики достигали маленьких бедер, укрытых атласной юбкой.
— Ешь. — Возложив апельсин на ладонь, незнакомка протянула его испуганной девушке.
Реальность застыла подобно стоп-кадру и покрылась белыми всполохами будто фильм на испорченной видеокассете. Картинка пошла волнами, вызывая головокружение.
Девица, не двигаясь и не моргая, смотрела на Раису.
“Бери…”
Голос возник из ниоткуда, ласково коснувшись барабанных перепонок и переходя на зловещий шепот. Издевательское хихиканье заставило вздрогнуть и судорожно обернуться, в тщетных попытках отыскать этому причину.
— Ешь!..
Раиса разозлилась и схватила фрукт.
Девица разошлась дьявольским смехом и, отступив на шаг назад, исчезла в непонятно откуда взявшейся темноте.
Апельсин растворился на ладони, превратившись в обжигающую кожу черную кислоту.
Единственное, что она помнит о том дне, это большое окно в операционной.