А где-то в подкорках сознания грелась проворная мысль: а что, если действительно Васеньку не спасут, и он умрет, как те шестеро ребят, что работали вместе с ним? Сердце нещадно заколотилось о ребра, будто пытаясь выпрыгнуть из грудной клетки. Рая с трудом взяла себя в руки и сжала пальцы до побеления: если кто-то увидит слезы на ее бледном лице, то немедленно выпроводят из больницы.
Васе с каждым днем становилось все хуже, и ее отчаянные рыдания только добавят ему страданий.
– Рая, где ты? Рая!
Услышав страдальческий зов, она врывалась в палату, машинально убирала за ним простынку, на которую он ходил под себя, не подпускала к нему солдат, что обхаживали остальных, и верила. Верила, что ее любимый Васенька встанет на ноги, сможет победить эту чертову болезнь и жить нормальной, человеческой, жизнью.
Раиса погладила руки, покрытые волдырями, и улыбнулась.
“Такое все любимое… родное…”
–
Глава XIII
Самолет прибыл в столицу ранним утром.
Сидя у иллюминатора, ученый в толстых очках и багровым лицом, пряча черные руки в карманах куртки, наблюдал, как земля неминуемо приближается – пришлось на время покинуть место происшествия и вернуться обратно домой, где ему предстоял тяжелый разговор.
Она стояла недалеко от трапа, провожая его. Ее длинная юбка развевалась на ветру. Волосы волнующе трепыхались за спиной. Банты пытались распуститься и улететь в ясное небо.
На бледном лице пробежала одинокая слеза.
Девочка, не отрываясь, смотрела, как самолет, поднимаясь ввысь вместе с отцом, исчезает среди ясного неба.
И он тоже проводил ее печальным взглядом.
“Моя дочь…”
Другая дочь встретила его в московском аэропорту. Вместе с ней была Маргарита Михайловна, жена.
Инга распахнула объятия и обняла отца, обхватив руками его шею.
– Я рада, что ты наконец-то вернулся.
– Здравствуй, цветочек.
Они втроем прошли к черной машине.
– Ты выглядишь очень плохо…
– Работа. – Валерий отмахнулся.
– Там все плохо, да?
Он опустил глаза.
– Я вижу это по твоим глазам. Но если ты не хочешь говорить, твое право. Тебе нужно время, чтобы прийти в себя. Потом расскажешь, что там происходит.
“Отвратительные вещи там происходят”, – хотел сказать ученый, сняв очки и протирая от бессонной ночи глаза. Отвернулся к окну, прижав к носу сжатый кулак, и надолго замолчал.
“Как им сказать то, что я долгие годы скрывал?”
– У меня сегодня встреча в Политбюро, поэтому я приехал обратно в Москву. К десяти часам меня уже будут ждать. Я заскочу домой, отмоюсь, переоденусь и снова уеду.
– Скажи, Валера, ты ничего не скрываешь?
Он в упор посмотрел на жену.
Маргарита Михайловна все поняла.
– Я не стану больше об этом спрашивать, пока ты сам не захочешь все рассказать. Но все же… не покидай нас так быстро…
– Не могу, у меня слишком много дел и забот, и я понятия не имею, когда и чем все это кончится. Да, мы перестали общаться, но на это есть свои причины, – Валера погладил жену по плечам. К горлу подкатил комок боли от несказанных слов, но он сдержался, обещая, как только выйдет за порог, то даст волю своим эмоциям, – все у нас будет как прежде, вот увидишь.
– Позовите Владимира Губарева. У меня с ним назначена встреча.
В кабинет вошел невысокий мужчина с поредевшими волосами в белой форме и с камерой на шее.
Валерий на следующий день вернулся обратно в Чернобыль:
– Мне неважно, кто виноват и в чем причина происходящего! – генеральный секретарь с коричневой “отметиной” на залысине грозно ударил кулаком по столу. – А теперь будьте любезны вернуться на свои места, – произнес он после долгой тирады, махнув рукой в сторону выхода.
– Мне стоит задержаться, товарищ Щербина? – когда руководители, прихватив с собой папочки с документами, вышли из огромного, увитого колоннами, зала, ученый подошел к Борису Евдокимовичу, спрятав руки в карманы темных брюк.
– Да, вы остаетесь здесь, Валерий Алексеевич.
Едва переступив порог своего кабинета, Валера бросился к телефону, набрал на нем номер и прокричал в трубку:
– Я хочу немедленно с ним поговорить!
Аппарат снова громко зазвонил:
– Щербина просит вас вернуться в Чернобыль!
В четыре дня самолет вылетел в Киев.