Минула пара минут, после того как мать Ласси вышла, и в палату заглянул врач, чтобы проверить состояние пациента. Ему потребовалось всего несколько мгновений, чтобы прочесть показания приборов, к которым был присоединен Ласси, пролистать его медицинскую карту, пробежать глазами список препаратов, которые ему вводились, и убедиться, что все в порядке. Совсем скоро молодой человек выйдет из комы — это лишь вопрос времени.
Врач задержался в палате еще на полминуты, а затем вышел в коридор и удалился, не привлекая ничьего внимания.
54
Одним из имен, что Конрауд нацарапал на клочке бумаги, пока находился в цокольном этаже Вивильсстадира, было Катрин Андрьесдоуттир. Он знал, что женщине уже далеко за восемьдесят и после недолгих поисков обнаружил, как ему казалось, именно того человека, которого искал. Возраст, по крайней мере, совпадал. Он позвонил по указанному в телефонном справочнике номеру, и женщина на другом конце провода подтвердила, что в пятидесятые годы она действительно лечилась в диспансере. Плюс ко всему, она с удовольствием согласилась на его визит: гости к ней захаживали нечасто, так что посещение Конрауда было для нее прекрасным поводом разнообразить свою рутину.
Катрин была вдовой и проживала в доме, обитателями которого являлись пожилые люди. Работавшая там вахтерша оказывала жильцам различные услуги, в том числе готовила еду для тех, кто ее об этом просил. Катрин с улыбкой поведала Конрауду, что с готовкой пока прекрасно справляется и сама, так что повара ей не требуются. Он поинтересовался, как ей здесь живется, присаживаясь на предложенный хозяйкой стул. Катрин ответила, что ее все устраивает. Бодрая и словоохотливая, она произвела на Конрауда приятное впечатление. Катрин хорошо помнила свое лечение в Вивильсстадире и отметила, что персонал диспансера был достоин самых высоких похвал: все — от заведующего до последней санитарки — были заботливы и обходительны. Катрин клали в диспансер трижды — каждый раз по причине туберкулеза — и она входила в самую первую группу пациентов, которых лечили новыми препаратами, благодаря которым болезнь была со временем искоренена.
— В диспансере работали замечательные люди. Они из кожи вон лезли, чтобы наше пребывание там было приятным — насколько возможно, разумеется. В конце концов, диспансер — это ведь не курорт, — покачала головой старушка. — Когда бушевал туберкулез, страдальцев через Вивильсстадир много прошло. Болезнь-то ведь это была страшная — сколько людей покалечила и поубивала! В том числе и молодых — вернее, в первую очередь молодых. Мне вот всего одиннадцать лет было, когда я попала в диспансер — сначала были легкие поражены, потом и… ну, в общем, молодежь чаще всех страдала.
— А вы не помните среди пациентов некоего Лютера? — спросил Конрауд. — У него был туберкулез костей, и он хромал.
— Лютера?
— Лютера К. Ханссона. Он был гораздо старше вас — родился в двадцать первом году.
Женщина наморщила лоб под копной седых волос. Вокруг ее дородной фигуры витал аромат только что испеченного хлеба. Через пару мгновений она покачала головой:
— Нет, что-то не припоминаю…
— Он был хромоногий, — повторил Конрауд. — Лечил его доктор по фамилии Хейльман.
— Мне очень жаль, но мне это ничего не говорит.
Конрауд не мог решить, насколько далеко ему стоит заходить со своими вопросами и как сформировать главный из них.
— Причина, по которой я этим интересуюсь, в том, что этот Лютер, возможно… как бы вам сказать… имел дурные склонности, если вы понимаете, о чем я.
Катрин вопросительно смотрела на него, будто хотела услышать дополнительное толкование его слов.
— Нездоровое влечение… к девочкам, — объяснил Конрауд. — Того же возраста, в котором были и вы.
Только в тот момент пожилая женщина поняла, что стало поводом его визита. По телефону Конрауд был краток — сказал только, что ему требуется кое-какая информация о пребывании Катрин в диспансере, а поскольку представился он только именем, не называя фамилии, она приняла как данность, что он журналист.
— Так вы не из газеты? — спросила Катрин.
— Честно говоря, нет, — признался Конрауд. — Раньше я работал в полиции. Но теперь я уже на пенсии.
— А при чем здесь… этот Лютер? Почему вы о нем спрашиваете?
— Вы его помните?
— Ну, у меня была одна подруга… Она уже, правда, умерла…
— Так…
— Но почему вы задаете такие вопросы? Это как-то связано с полицией? — На лице Катрин появилось обеспокоенное выражение. Она поняла, что это не просто приятная беседа, поскольку сидящий напротив нее бывший полицейский расспрашивает ее о вероятных случаях домогательства со стороны педофила в стенах диспансера много лет тому назад.
Тогда Конрауд решился в подробностях рассказать Катрин о том, что было известно ему, но настоятельно попросил ее ни с кем этой информацией не делиться. Он описал ей происшествие на Тьёднине, добавив, что существует вероятность того, что утонувшая девочка была знакома с Лютером, который над ней надругался.
— Боже мой! — воскликнула старушка.