Девочка с красками

Был ещё день, и не кончился ещё закатный ток солнечных лучей. Они врывались в комнату, прямым светом осветив ту самую стену, на которой у старика висели картины, как бы слагавшие древнюю улицу его родного города. Это прямое, яркое и глубокое закатное свечение подарило картинам живые краски, добавило им глубины. Стена ожила, раздалась, встала перед глазами и вправду древней улицей, на которую попал ты каким-то чудом. Вот здесь ты живёшь, по этим мостовым ходишь, вот в этой лавке приценяешься к нужной тебе вещи.

Старика ввели в его комнату, помогли улечься на узкую и бедную, лишь стареньким солдатским одеялом покрытую кровать.

Но Саша не пошёл туда, где за ширмами укладывали старика. Как Таня, когда в первый раз попала она сюда, замер он на пороге, а потом робко двинулся вперёд, изумлённо, зачарованно глядя на всё вокруг.

Таня вернулась к нему и пошла рядом. Ей хотелось многое объяснить Саше, рассказать всё то, что рассказывал ей старик, но она только сказала:

— Теперь и я, Саша, знаю всё про себя... Я буду художницей. Веришь?

Саша наклонил голову. Он верил ей.

Двигаясь вдоль стен, они подошли к углу, где за ширмами лежал старик. Николай Андреевич сидел у него в ногах. Они молчали. Черепанов тяжко дышал, прерывисто, коротко и очень сильно вздымая грудь. Увидев Сашу, он встрепенулся, чуть оборотил к нему голову — и это уже было трудно ему сделать — и шёпотом спросил:

— Нравится?

Саша наклонился к нему, собираясь сказать что-то очень значительное, выговорить ему все те слова, которые бы могли выразить сейчас его восхищение, и ничего, просто ничего не сумел сказать. Мальчик растерялся от увиденного, ему вспомнилась вдруг его собственная коллекция, и в эту минуту, когда наклонялся он к старику, вспомнились и померкли в глазах мальчика все его собственные сокровища. На глаза у него навернулись слёзы — он ничего не мог сказать старику. Саша прощался сейчас со своей игрой, со своей мечтой. Николай Андреевич понял это.

— Саша тоже собирал свой музей, — пояснил он старику. — Он и его друзья. Сделали убежище в варнице и стали сносить туда всякую старину.

— Зачем? — спросил старик. — Зачем?

— Я хотел... — сказал Саша. — Мы хотели открыть потом в школе наш собственный музей. Но...

— Ведь вы только начали, — утешая мальчика, сказал Николай Андреевич. — А чтобы собрать то, что здесь собрано, надо положить много, очень много лет. Не правда ли, Дмитрий Иванович?

— Музей в школе... — пробормотал Черепанов. — Музей в школе... — Он поискал глазами Таню. — И ты тоже собирала что-то для этого музея?

— Нет, я только собираюсь, — сказала Таня. — Ребята сперва меня не приняли, а теперь вот приняли.

— Приняли?.. Но это не игра, Таня, это не игра. Дело это может выпить все твои силы, всю твою душу.

— Но я не одна, нас много, — сказала девочка. — А потом будет всё больше. А потом, когда мы кончим школу, начнут собирать другие ребята. А потом...

— Не одна... Нас много... — Старик порывисто приподнялся на локтях, широко раскрывшимися глазами поведя вокруг. — Уберите эту ширму! Темно!

Николай Андреевич вскочил, рывком отодвинул ширму в сторону.

Старик сел на постели и принялся оглядываться, задерживая широко раскрытые свои глаза то на одном, то на другом. На картине, где была изображена его дочь в сиреневом саду, взгляд старика остановился надолго.

— Не спросила, не вспомнила, — почти беззвучно шевельнул он губами. — Ты права, права, ты права. — Руки старика подогнулись, он тяжело повалился на спину. Но тотчас снова стал приподниматься. — Завещание! — проговорил он громко, очень явственно выговаривая каждую букву этого тяжкого на звук слова. — Таня, позови свою мать, она юрист, позови её. — Он откинулся на подушку, невнятно повторив: — Позови её.

Таня вопросительно глянула на отца. Он кивнул ей — иди.

Таня повернулась и побежала к дверям. Скриплые ступеньки ни о чём не успели спросить её. Она уже была на улице, уже вбежала в свою калитку, уже распахнула дверь своего дома.

— Мама! — сказала она тихо, но с таким напором в голосе, что Марии Сергеевне показалось, что дочь кричит ей, — Мама, идём, Черепанов зовёт тебя! Он странно-странно дышит... Как бабушка тогда... Идём!

Таня перебежала через дорогу, распахнула дверь чере-пановского дома, глазами торопя мать. Она пропустила её вперёд и, вдруг оробев, вспомнила, что там, наверху, рядом с Черепановым, сидит её отец. Сейчас они встретятся — мама и он. Вот сейчас, сейчас...

Мария Сергеевна пошла вперёд и уже поднялась на второй этаж, а Таня всё ещё стояла внизу, не решаясь стронуться с места.

Поменьшавший, притихший, жалкий петух подошёл к ней и, как собака, потёрся о её ногу.

— Не бойся, — сказала она ему. — Не бойся.

Она решилась и начала медленно подниматься по лестнице. Так медленно и тихо, что скриплые ступеньки снова ни о чём её не спросили.