Девочка с косичками

Довольная собой, она улыбнулась и тихо шепнула сама себе: «Смелей, Зинок. Тебе только пройти по посёлку. Потом вернёшься домой, ляжешь в постель и тебе будет тепло. Закроешь глаза и сразу заснёшь. И будешь спать до самого утра, долго-долго. Смелей. Солдатам сейчас труднее, чем тебе. Они день и ночь под открытым небом, в сырых окопах, в бою. Ни заснуть им толком, ни согреться. А ты пройдёшь по посёлку, как на прогулке. Будь внимательна и осторожна. Но главное, не дрейфь, Зинок, а там сделаешь всё, как задумала». Она вышла к деревянному мосту через речку, остановилась и замерла. Минуты две или три стояла не шевелясь, цепким взглядом изучая дорогу. На мосту и на подходе к нему никого не было, лишь отчётливо слышалась гулкая и монотонная дробь дождя о деревянный настил. Убедившись, что кругом никого нет, Зина вышла на дорогу, быстро пробежала через мост и вновь притаилась в кустах под берегом.

Под ногами шуршала осока, мокрая и колючая, царапала и больно хлестала ноги. Поравнявшись с первыми обольскими избами, которые молчаливо притаились в темноте и точно прижались друг к другу от страха, она свернула на задворки, с трудом продралась сквозь цепкий бурьян к обрывистому берегу и, не оглядываясь, пошла в сторону стальных ферм железнодорожного моста, который смутно вырисовывался в темноте над рекой. Не доходя до моста метров двести, свернула от реки и по узкой лощине пошла к посёлку.

Она приблизилась почти к самой комендатуре, спряталась в кустах, стала выжидать. Часовые выдали себя огоньками сигарет. Они укрылись от дождя под навесом амбара, метрах в двадцати от комендатуры. На неширокой площадке перед одноэтажным кирпичным зданием комендатуры выстроились вдоль дороги четыре грузовика, авторемонтная летучка, под брезентом фура. Зина внимательно оглядела всё перед комендатурой: деревья, забор, груду каких-то тюков и ящиков перед крыльцом, лестницу на чердак, мысленно просчитала шаги от куста, за которым пряталась, до крыльца и обратно, на миг закрыла глаза, собралась с духом н шагнула. Она шла так осторожно, что даже сама не слышала собственных шагов. Она подобралась к комендатуре, обошла машины и, не сводя глаз с тёмных фигур часовых, быстро пересекла открытую площадку перед зданием, ступила на крыльцо и остановилась у двери. Вынув из-за пазухи листовку, хотела было уже наклеить её, как вдруг заметила» что один часовой вышел из укрытия и заторопился к комендатуре. Зина проворно шмыгнула с крыльца, юркнула за кипу тюков и ящиков, сваленных около входа, почти у самой стены, и затаила дыхание.

Мелькнула мысль: «Заметили. Неужели всё?»

Она слышала приближение шагов. Немец подходил к комендатуре, твёрдо ступая тяжёлыми коваными сапогами. Он остановился настолько близко от Зины, что она уловила горьковатый запах табачного дыма и отчётливо услышала его глубокое дыхание и ей показа* лось, протяни она руку — могла бы дотронуться до его спины. Немец зябко поёжился, затем подошёл к крайнему освещённому окну, постучал в стекло и раздражённо крикнул:

— Курт, шнеллер!

— Айн момент, — откликнулись за окном.

Зина плотней прижалась к тюкам, замерла. В свете окна блестнул штык. Немец повернулся, потоптался на месте, поправил за плечом карабин и зашагал под навес, к амбару.

«Смену торопит, — мелькнуло в голове у Зины. — Скорей?»

Она шагнула к двери, обмакнула кисть в банку с клеем, проворно наклеила листовку и шмыгнула в пролом ограды. Следующую листовку она наклеила к шлагбауму у переезда, ещё две — на полустанке к пакгаузам, где сорвала немецкое объявление и сунула его в карман полупальто. Остальные листовки она наклеила к избам.

На краю посёлка горласто с надрывом прокричал петух и тут же ему бойко отозвался другой.

«Пора возвращаться, — подумала Зина. — Пока тайно. А то, чего доброго, нарвусь».

Дождь холодный, не переставая, хлестал по лицу и озябшим рукам.

Наклеив последнюю листовку в посёлке, Зина решила немедленно уходить домой. Никого не встретив, счастливая, вернулась к бабушкиной избе. Она тихо переступила порог, неслышно затворила за собой дверь и только тут почувствовала, как озябла и устала.

Она быстро разделась, достала из кармана полупальто лист, который сорвала на пакгаузе, чуть выпустив фитиль, про себя прочитала немецкое объявление, в котором под длиннокрылым орлом, несущим в когтях фашистскую свастику, было жирно отпечатано:

«Ахтунг! С 15 сентября 1941 года вступает в силу приказ германского командования населению:

1. Кто имеет оружие и патроны, обязан немедленно, в течение 24-х часов, сдать в комендатуру.

2. Кто укроет у себя солдата-красноармейца или партизана, или окажет раненому медицинскую помощь, или снабдит их продуктами, будет немедленно повешен или расстрелян.