Девочка с камнем

«Как рано! — снова подумал он. — Москва еще, наверное, спит».

Он представил себе, как спит Москва, спят будки с газированной водой, спят колонны Большого театра, и за этими мыслями не заметил, как внезапно встал перед ним из тумана лес и низкие избы лесной деревушки Брусяны.

Тонкие сосны росли у самых изб, и сквозь маленькие окна можно было видеть, как внутри, в избах, жарко пылают печи. Вся деревня дымилась, словно поле, которое Володя только что оставил позади.

«Как рано, как рано! — подумал Володя в третий раз. — И Фимка еще, наверное, спит».

Он вошел в избу, стоявшую первой с краю, и в удивлении остановился на пороге.

В избе уже никто не спал.

За столом сидела Фимка, держа в руке огромный ломоть хлеба, а Сергей Семенович — старик с черным лицом — пил из большой кружки квас.

На столе стояла миска с горячей картошкой, и возле нее стопкой были сложены ложки. Но ложками никто не ел. Фимка брала из миски картошку, клала ее перед собой на стол и ударом кулака раскалывала пополам. Потом ела, запивая из той же кружки квасом.

— Вот и мальчик пришел, — сказала она деду, показав на Володю пальцем. — Хочет на плотах покататься. Покатай его, дед, а?

Старик охотно ответил:

— Отчего же, можно и покатать. Все можно.

— Всё можно, — повторила за ним Фимка, стукнув кулаком по картошке, и под её рукою картошка сверкнула, как сахар.

Тогда только Володя вспомнил, что он ничего не ел. Дрожа от голода, он сделал два шага к столу.

— Садись, — оказала Фимка и положила на стол картошку.

Он сел, пододвинул картошку к себе и тоже стукнул по ней кулаком.

Так ели они, разбивая кулаками картошку и запивая ее квасом. Это было очень вкусно.

Потом, не сказав ни слова друг другу, они вышли на улицу.

Лес начинался сразу за огородом редкими дубками, соснами, орешником, а вдали, на горизонте, он стоял, как туча.

Фимка шла босиком по росе, и мокрая трава, точно снег, скрипела под ее ногами.

Володя шел за ней следом, осторожно обходя кусты чертополоха и полыни, потому что особенно высока и росиста была за огородом полынь.

У опушки они остановились, и Володя спросил:

— Где же тут птичьи гнёзда?

— А вот тут кругом сколько хочешь, — ответила Фимка.

— Ну, уж и сколько хочешь! — недоверчиво сказал Володя. — Покажи хоть одно.

— А что дашь? — насмешливо спросила Фимка.

Володя пошарил в карманах, но ничего там не нашел, кроме пистолета. Тогда он вынул свой пистолет и в упор выстрелил в Фимку.

— Не балуй, — строго сказала она.

Но пистолет взяла из рук Володи, прицелилась в высокий куст терновника и тоже выстрелила два раза.

— Неужто отдашь? — спросила она тихо.

И лицо её, так же как у Володи, стало бледным от холодного утра и волнения.

— Отдам, — твёрдо сказал Володя, глядя в серебристые глаза Фимки, блестевшие, точно капли росы на смуглых шипах терновника.

И на секунду он забыл о гнёздах, забыл, зачем отдал Фимке свой пистолет.

В это время солнце поднялось над вершиной старой ели, и осина, стоявшая на опушке, проснулась первой. Тень легла у ее корней, ветви с лёгким треском потянулись спросонья, зазвенели листвой. И какая-то птица глубоким голосом повторила несколько раз:

— Та-ак, та-ак.

Потом добавила:

— Ви-идь.

Это был толстый соловей, сидевший на кусте волчьей ягоды.

— Тут есть гнездо, — сказала Фимка. — Подожди немного.

Она нырнула под куст и вскоре вернулась, неся на ладони четыре соловьиных яйца. Они были бурые, с матовым блеском.

Володя осторожно сложил их на дно своей тюбетейки.

— Пойдем, еще найду, — сказала Фимка.

Наступая босыми ногами на шишки и сучки, она шныряла по лесу среди кустов и молодых деревьев. Смелые птицы варакушки убегали от нее по траве, горихвостки с писком поднимались на самые верхушки сосен. Но Фимка находила их гнёзда повсюду: на земле — в пучках прошлогодней травы, и над землёй — на нижних ветвях елей и в дуплах старых дубов. Она делала это так искусно и быстро, что Володя не успел разглядеть хорошенько ни одного гнезда.

А между тем тюбетейка его уже была полна. Тут были яйца круглые, крошечные, как горох, и продолговатые, покрытые густыми веснушками, и голубые яйца дроздов.

— Довольно, — сказала вдруг Фимка. — Нужно идти на плоты.

И они пошли по лесной тропинке к реке.

Фимка бежала впереди, стреляя поминутно из пистолета, а Володя шагал медленно, неся в руках тюбетейку.

Солнце обливало его непокрытую голову, и сердце было полно радости, когда он смотрел на разноцветные яйца, блестевшие, точно мокрые камни.

Но дорожка становилась все труднее. Корни пересекали ее и поперек и вдоль, и кусты часто преграждали дорогу.

Вдруг совсем близко раздался лёгкий треск, похожий на слабый выстрел пистолета.

Володя заглянул в тюбетейку и вскрикнул: лопнуло самое большое яйцо, жёлтое с белыми пятнами, самое красивое — яйцо лесной горлинки.

Володя положил тюбетейку на пень и выбросил яйцо на траву.

Потом снова медленно двинулся вперёд.

Через несколько шагов лопнуло еще одно насиженное яйцо. Затем сразу три.

Володя закричал. Но Фимка не слышала. Она была далеко — в том месте, где тропинка выбегала из леса и спускалась через поле к реке.