Девочка Лида

К Люше она привязалась накрепко, просто прицепилась к ней, и это очень нравилось Люше. Она не тяготилась нисколько этой привязанностью. Люша очень часто и подолгу смотрела в лицо девочки и любовалась им. И действительно, это было милое, привлекательное личико. Теперь, когда Чухлашку причесали и принарядили, она выглядела просто картинкой.

И всего лучше, красивее были большие голубые глаза девочки - ясные и выразительные. И эта выразительность передалась и тонким бровям, и всем чертам лица, необыкновенно живого, подвижного.

Даже Лев с удовольствием разглядывал ее личико и говорил:

- Sapristi![4] Она непременно должна быть хорошей породы... Или... это исключение из правил. Жаль, право жало, что она глухонемая!.. Но ее непременно надо отдать в школу - в школу глухонемых.И это было общее желание, но только одной Чухлашке не могли об этом сообщить.

- Ты будешь такая же, как и мы! - уговаривала ее Люша. - Тебя выучат читать и писать. - И Люша показывала ей книги, которые были в ее шкафчике, и картинки, которые так любила рассматривать Чухлашка. - Мы будем видеться каждый день, каждый день... Понимаешь?

Но Чухлашка ничего не понимала. Она отгадывала только неуловимые жесты, движения и игру физиономии Люши. Она понимала, что ее хотят увести куда-то далеко от Люши. Чухлашка крепче прижималась к ней и принималась стонать и плакать, сначала тихо, потом сильнее и сильнее, и наконец рыдала в голос. Этот плач раздавался по всем комнатам, производил суматоху в доме, и на него собирались все, даже Созонт и Лев.

- Вот, - говорил Лев, указывая Созонту на плачущую девочку, - вот тебе дитя народа, возмущается просвещением... Оно чувствует инстинктивное отвращение к нему.

- Да!.. - соглашался Созонт. - Ей противно все, что идет из одного разума, а не из сердца... При том "блажении плачущие, яко тии утешатся".

Лев пожал плечами и отвернулся.

"Блаженны не юродивые, - думал он, - а те, которые держатся как можно дальше от них..."

Через полчаса Чухлашка замолкла. Она отцепилась от Люши и уселась в темный угол, за кроватью (это было ее любимое место). Если Люша или кто-нибудь подходил к ней, то она махала обеими руками и отворачивалась.

Она думала. Этот процесс обдумывания, очевидно, давался ей с большим трудом. Она сидела, закрыв лицо руками. Тоненькие жилки на лбу и на висках ее резко выступали вероятно, кровь усиленно притекала к мозгу.

Через час Чухлашка подошла к Люше и с улыбкой закивала ей. Она поняла, вероятно, что ее хотят учить. Сильно жестикулируя, она тыкала в грудь себя и Люшу, указывала на книги и затем махала рукой куда-то вдаль и говорила "фью-ю...".

Все это выглядело смешно, но Люша была рада за девочку. "Она научится теперь читать и писать", - думала она.

VI

На другой день Чухлашку отвезли в школу глухонемых.

Трудно рассказать, сколько стоило хлопот, трудов и возни водворить ее в школу. Но, к счастью, все устроилось и обошлось благодаря одной классной даме, которая отнеслась к Чухлашке с такой же простой сердечной лаской, как и Люша.

- К нам поступают разные субъекты, - говорила классная дама, - но таких дикарей мы еще не видали... Впрочем, лаской с ней можно, кажется, поладить.

В тот день, когда Чухлашку отвезли и устроили в школу, Лев и Созонт опять сцепились.

Такие случайные схватки двух братьев на почве философии происходили чуть не каждый день. Оба были упорны и нетерпимы в своих взглядах, и каждый старался подчинить своему взгляду другого.

На этот раз зачинщиком был Созонт. Схватка произошла за завтраком, который Созонт считал обедом. Он утверждал, что полезнее обедать рано, как обедают простые работники.

- Да простой-то работник обедает хлебом с квасом и луком, - заметил с очевидным пренебрежением Лев.

- И это гораздо здоровее, чем объедаться разными финтифлюшками, - возразил Созонт. - А то цивилизованные эти проквасят дичь и едят мертвечину... Или заплесневевший сыр... Могилятники!.. Не знают, чем раздражить себе вкус... чтобы, видите ли, в нос бросалось...

- Это вкусовые заблуждения, - сказал Лев, - а ты ведь отстаиваешь грубость вкусовых ощущений... Вот что прискорбно! Квашеная капуста... Брр!.. Один запах может отравить здорового человека. Все кислое, соленое, перченое - осуждается современной медициной и гигиеной, от этого отвертывается современный цивилизованный человек...

- Ну нет! - вскричал Созонт. - Где же отвертывается?! Цивилизованный человек любит и кислое, и соленое, и копченое...

- Французская кухня не признает этих вещей. Это наша русская, грубая, мужицкая кухня любит все острое, пряное, жирное, чересчур перченое, кислое... Цивилизованный человек идет к более утонченному... Грубые восточные народы любят яркие цвета, тяжелые жирные кушанья, а цивилизованный человек любит нежные цвета и духи...

Созонт махнул рукой.

- Все это пустяки...- проворчал он, наскоро уплетая довольно жирные макароны с маслом. - Человек должен меньше всего заботиться о том, что ему есть... Вкусно или невкусно то, что он ест, - неважно.