Заглянул сначала в гостиную. Там было свежо и очень чисто, на диване резвились, охотясь на хвосты друг дружки, два котенка, белый и рыжий. Прежде Тасе не разрешали заводить животных, а она так мечтала хотя бы о попугайчике. Неужели она дома? Задыхаясь от волнения, я рванул в ее комнату и застыл на пороге, стиснув зубы от разочарования. Пусто. Каждая вещь лежит на своем месте и словно кричит о том, что ее давно не касались руки юной хозяйки. В этой комнате больше не было жизни.
И все же я переступил порог и обошел всю небольшую квадратную комнатушку по периметру. Я понятия не имел, что пытаюсь найти. Ясное дело, Тася не могла оставить для меня записку, с какой стати, я и не бывал тут прежде. Мебели было совсем немного, каждая вещь жалась к стене, словно пыталась отвоевать личное пространство. Диван под пушистым пледом, напротив черное исцарапанное пианино, стол у окна да в простенках рядом с окном – самодельные полочки для книг и всякой мелочовки, небось Ванька мастерил.
Машинально я подошел ближе, скользнул растерянным взглядом по корешкам книг, по каким-то мелочам вроде стеклянного шара или набора резиновых уродцев. Пыль тщательно протерта: похоже, обновленная мать семейства была просто одержима страстью к чистоте. А значит, все здесь по многу раз передвигалось, и даже будь тут что-то для меня…
Стоп. На самой нижней полке лежал навороченный смартфон с подключенной зарядкой. Прежде я видел в Тасиных руках только ветхую раскладушку, но ведь Иван как раз говорил про посеянный сестрой телефон. Возможно, в тот последний день он и купил для нее новый, не пожадничал.
Я взял смартфон в руки, включил – и немедленно на экране высветилось сообщение:
Сообщение обрывалось и отправлено не было, мой номер не введен. Что помешало Тасе закончить начатое? Не разобралась с новинкой, потребовалась срочная подзарядка? Или сообразила, что не знает на память моего номера, пошла спросить у брата? А может, эти двое сами позвали ее на кухню и в комнату свою она больше не вернулась? Думать об этом было страшно. Я сжимал смартфон в руках, как святыню, которой касалась Тася.
Потом снова перевел взгляд на книги: поверх корешков белел какой-то листок. Хотя я не ожидал найти послание, но почему-то все же вытянул находку на свет. И вздрогнул: с листа смотрел карандашный портрет меня самого – того, прежнего. Конечно, я сразу узнал летящий штрих и твердую руку Иоланты, она и мне на Новый год – кажется, уже сто лет назад – подарила портрет Таси. Я не мог понять, с какими чувствами, да и зачем вообще рисовала она эти портреты, раз потом призналась, что всегда относилась ко мне, как положено у нормальных атлантов. Да, душа Иолы для меня – полнейшие потемки…
Я с досадой сунул рисунок на прежнее место.
Какое-то движение, пойманное краем глаза, заставило меня вздрогнуть и собраться с мыслями. Я тщательно обследовал полку: между крупной сизой раковиной и ароматической свечой в форме цветка лотоса обнаружилась граненая ампула длиной сантиметров десять, с плотно пригнанной стеклянной крышкой. Через отверстие в крышке был пропущен черный шнурок, – похоже, кто-то носил эту штуку на шее. Ампулу наполняла багровая жидкость крайне подозрительного вида, и самое странное, что она находилась в непрестанном движении, как будто кипела. Не полагаясь на руки, я приложил стекляшку к щеке. Содержимое в самом деле было теплым, но до температуры кипения, конечно, недотягивало.
Ампула совершенно точно привет из Нижнего мира, значит, скорее всего, принадлежала приору Гаю. Они не позвали Тасю, они пришли за ней сюда. Наверняка она защищалась и сорвала эту вещь с шеи приора, а потом уже ее нашли родители и с присущим обновленным людям равнодушием уложили среди вещей дочери.
Я подумал немного, потом заново связал концы шнура, надел ампулу на шею и выскользнул прочь из квартиры.
В лагерь я вернулся с твердым намерением не обсуждать появление Киры ни с кем, кроме Соболя. Слишком хорошо представлял, какие версии будут выдвигать ребята, и каждая станет мне как ножом по сердцу. А вот у директора, возможно, найдется какое-то объяснение всем этим странностям с сестрой, заодно и странную находку ему покажу.
У входа в спальный туннель споткнулся о полупустой рюкзак, брошенный прямо на траву. Настроение и так было не к черту, а тут уж я разорался на все подземелье:
– Эй, кто тут вещи свои разложил?!
И немедленно из туннеля выглянула Иола с еще более хмурым видом, чем у меня, спросила предгрозовым голосом:
– А в чем проблема?
– Ни в чем, – поспешил я на попятный, ведь ссориться с Иолой – себе дороже. – Просто наступил на него случайно, надеюсь, ничего там не раздавил. Куда-то собралась?