Девочка, которая любила играть со спичками

Бумажные страницы громоздились кучей, перечитывать написанное мне было недосуг. Я с трудом продвигалась вперед, используя подручные средства, Сен-Симон сказал бы, наверное, что я беру неприятельские бастионы, но я верю словам, по большому счету они всегда говорят то, что должны сказать. Бросьте камень с закрытыми глазами, потом, не подглядывая, повернитесь пять раз вокруг своей оси, и даже до того, как вы откроете глаза, вам будет точно известно, что камень упал на землю, хоть вы и представления не имеете, в каком направлении его бросили. То же самое происходит и со словами. В конце концов они всегда где-нибудь находят свое место, в какую бы сторону вы их ни запустили, только это на самом деле и имеет значение. Я совсем не собираюсь тем самым говорить, что секретариус позволяет себе писать, как писали в незапамятные времена при царе горохе. Мне только хочется дать вам понять, что когда она пишет, ей приходится нелегко, а это совсем не одно и то же. Вот такие они, эти маленькие козочки не от мира сего.

Скоро я услышала, что братец зовет меня, вопит, во всю глотку надрывается, и уже по тому, как он выговаривал слова, мне стало ясно, как сильно чудесное вино повредило его бедную головушку. Я тут же присела под грязным окошком на корточки, даже носа не смея высунуть, чтобы взглянуть на то, что теряло снаружи свои очертания. Братец мой, пьяный в дымину, как шпана малолетняя, взгромоздился на лошадь, которая вдруг снова возникла невесть откуда, прохиндейка лукавая, являя собой при этом самое печальное зрелище. Ноги нашей несчастной скотины напоминали ветки дерева, которые вы поставили на землю и пытаетесь согнуть, чтобы смастерить лук. Под весом брата брюхо ее провисло так низко, что он своими пятками чуть землю не скреб. Глядя на нашу клячу, ставшую похожей на бассета, — я прекрасно себе представляю, как выглядят эти собаки, потому что наш пес, который преставился, поев нафталиновых шариков, тоже был бассетом, — на походку ее, распластанную под весом братца моего, можно было подумать, что лошадь нашу превратили в сосиску чары какой-то злой феи, потому что, должна вам сказать, далеко не все феи бывают добрыми. Лошадь едва двигалась вперед, спотыкалась на каждом шагу, ее заносило в разные стороны, а братец мой ей все время норовил под ребра каблуками своими звездануть, можете мне поверить, черти в преисподней его со всех сторон как следует прожарят, но это еще не все. Веревка, которой я прошлым утром обмотала лошадиное брюхо как подпругой, так и была обмотана, а к концу ее, волочившемуся сзади, был привязан мешок, размеры которого сами по себе свидетельствовали о том, что там находилось внутри. Тут я увидела нищего, которому на все происходящее было в высшей степени наплевать, весело подпрыгивая на культе своей деревянной, он скрылся на кухне нашей мирской обители.

А юпитер младший тем временем все продолжал меня звать. На голове его королевской короной все еще был нахлобучен труп енота, встретившего смерть свою в капкане.

И в это самое мгновение раздался ужасный звук, похожий не то на рокот, не то на жужжание. Он неторопливо приближался к нам, нагнетая ужас, — именно это слово самое точное, потому что казалось, он доносится прямо из ада, который был у нас под ногами, того самого ада, в который мы должны верить, чтобы нас самих туда не отправили, хоть на самом деле братец мой никогда ни во что верить не хотел. А у папы нашего, должна вам сказать, в числе любимых его присказок была одна, гласившая о том, что маленькие фомы неверующие плохо кончают, когда берутся огонь в платья обряжать, не веруя в то, что со спичками играть опасно.

Вдали показалось что-то, чему я даже имени не могу подобрать, грохочущее, как гигантский шмель величиной с осла, хоть осла на самом деле даже сравнивать нельзя со шмелем по размеру, оно глухо рокотало, двигаясь в нашем направлении от сосновой рощи, а, может быть, и от всех семи морей. Брат мой никак не мог прямо усидеть на нашей кляче, потому что лошадь была очень напугана этим треском, громыхавшим как грохот, иногда доносящийся с неба от тех странных птиц, которых папа, если память мне не изменяет, называл археопланами, когда мы с братом его слышали, тут же пулей куда-нибудь сматывались. Как только лошадь увидела, что шмель этот движется в нашем направлении, она стала пытаться бить землю копытом, но это у нее бедняги не очень получалось, потому что колени у нее на ногах подгибались, и она упиралась мягким брюхом в грязь земли, в которую сердца наши когда-нибудь вернутся прахом.