Девочка, хочешь сниматься в кино?

— Павел, я виновата перед тобой. Я не предупредила… У девочки умерла мама.

Павел резко повернулся к артистке.

— Как умерла мама? Когда?

— Еще до съемок.

— И ты знала?

Вера покачала головой.

— Никто не знал. Узнали… случайно.

Павел отодвинул стул, словно собирался куда-то бежать, но не побежал, а стал расхаживать у окна. За окном шел снег, белые хлопья пролетали совсем близко, и казалось, они сейчас опустятся на волосы, на бороду и на плечи режиссера.

Потом Павел повернулся к столику, сел и заговорил возбужденно:

— Почему мне об этом ничего не сказали? Почему молчал ветеринар? Ты понимаешь, в каком свете мы предстали перед Ингой? Она убежала. И я бы убежал, если б у меня умерла мама, а мне бы твердили: «Поцелуй маму!» Кощунство!

— Но ведь вначале никто не знал, что умерла мама. А ветеринар думал, что кино отвлечет девочку от горя.

— Ветеринар думал! Ему кошек лечить, а не думать! Кто узнал об этом?

— Вика докопалась. Совсем недавно.

— Надо было сразу сообщить об этом! — Режиссер стукнул ладонью по столу.

— Сообщать было поздно. Мы боялись, что это помешает тебе.

— Я знаю, почему она сбежала со съемок, — неожиданно сказал Павел. — Она боялась, что ей придется снова пережить смерть матери. Она же не играет. Она живет. И то, что это не на самом деле, а в кино, ей не объяснишь.

— Я хотела сказать тебе об этом, но ты сам понял. Это хорошо, что ты сам понял.

— Что же делать, Вера?

Вера внимательно посмотрела на Павла и сказала:

— Павел, ты знаешь, чем сценарий счастливо отличается от жизни? В жизни ничего не изменишь. Если человек погиб — его не вернешь. А в сценарии его можно спасти.

Глаза Павла широко открылись.

— Ты предлагаешь ради одной девочки изменить сценарий?

— Ради одной девочки — это значит ради всех детей. Ведь дети верят в справедливость, в победу жизни. И это — главное.

— Роль вышла из берегов! — отчаянно воскликнул Павел. — Я заметил, как Инга тянется к тебе. Но что будет потом? Ты думала об этом?

— Я боюсь думать, — ответила Вера.

— В плохих фильмах, — продолжал Павел, — папа женится на женщине, которую полюбила его дочь. Хеппи энд!

— Хеппи энд! Счастливый конец! — тихо повторила Вера. — Но жизнь не похожа на плохие фильмы. Она интересней, хотя тяжелее.

— Инга любит тебя.

— Может быть, и я ее люблю… как дочь…

— Вы не равны, Вера, — сказал режиссер, пощипывая свою бородку. — У тебя может родиться дочь, а у нее мать уже никогда не появится.

— Но ведь я появилась, — прошептала Вера. — Роль вышла из берегов.

14

В глубине парка стоял домик с одним окошком. К домику вела проложенная по снегу тропинка, похожая на молочную речку. Инга подошла к молочной речке и заглянула в окошко. Она увидела двух немолодых женщин, которые сидели за столом и ели картошку. Не боясь обжечься — от картошки шел пар, — женщины ловко счищали кожурку, снимали с картошки мундир и, прежде чем отправить в рот, макали в блюдце со сметаной. В уголке рта у обеих появились белые усики. А от жара лица лоснились и ко лбу прилипли пряди сизых волос. Женщины так аппетитно ели картошку, что Инге мучительно захотелось отведать картофелину. Разваристую, с пылу с жару, подбеленную сметаной. Она уже решила войти в домик, как вдруг за ее спиной послышались неторопливые шаги. Девочка оглянулась и увидела мужчину со стеклянным глазом. Он прошел мимо девочки в огромном сторожевом тулупе и, толкнув дверь, скрылся в сторожке.

Инге сразу расхотелось картошки. Она повернулась и побежала в глубь заснеженного парка. Стволы деревьев замелькали черным забором. Сердце застучало громко-громко. Инга остановилась. Прислушалась. И ей показалось, что она слышит, как поет рожь. Этот звук доносился то ли издалека, то ли из-под снега, то ли рождался в ней самой. И девочка вдруг почувствовала, что вместе с белым маминым халатом она отдала Вере нечто большее, принадлежащее только маме…

Страшные двадцать метров из режиссерского сценария грозили погасить Ингин свет. Мрачный человек из того дня смотрел на Ингу стеклянным глазом. Неужели этот день повторится снова?

Все возмутилось в Инге. Сомнения исчезли. Наступила полная ясность. Не отдать Веру! Спасти ее!

Она шла по пустынному парку мимо впавших в зимнюю спячку веселых аттракционов. На только что постеленном снегу отпечатались ее маленькие следы. Рядом тянулась цепочка крестиков: прошла ворона.

Пустые качели слегка раскачивались ветром, похожие на лодочку без парусов. «Чертово колесо» казалось отлетевшим от огромной колесницы. Сама колесница умчалась неведомо куда на одном колесе.

Инга дошла до карусели. Казалось, она попала в зачарованное царство, которое кто-то недобрый заставил замереть. Вот только что они весело мчались по кругу и вдруг замерли: лошади, припав на задние ноги, львы в прыжке. Правда, здесь были люди — целая бригада маляров. Они красили лошадок, волков, львов. Это были не простые маляры, а, видимо, молодые художники. Длинноволосые, с бородками.

Инга остановилась у зебры. Зебра была белой. Девушка-художник тонкой кисточкой наносила черные полосы.

— Можно я попробую? — спросила Инга.