Девочка Каина

Смотрела в эти бездонные глаза, наполненные бесконечной виной, и молча обнимала мощную сгорбленную от дум фигуру, утыкаясь носом в ключицу. Мы могли стоять так долго, бесконечно долго, пока Руслан сам не отпускал меня, не целовал в лоб и не просил идти спать. Без него. Он же приходил ко мне далеко за полночь с неизменным амбре от выпитого. Наши ночи заканчивались одинаково, он сжимал меня в руках так сильно, словно боялся, что я растворюсь в пространстве. До хриплых и болезненных полустонов.

Эти отчаянные объятия были похожи на алчные глотки свежего воздуха человека, которые чуть не захлебнулся на глубине. Мне приходилось просыпаться ночью, когда он кричал, и водить пальцами по лицу, смывая глубокие морщины, растирая, подчиняя себе, успокаивая. Стоило положить мне руку на его лицо, как он затихал, цепляясь в конечность мертвой хваткой одержимого. Как будто, не вцепись он в меня сейчас, сорвется в пропасть отчаяния.

Практически каждый день я сталкивалась с этим пустым и отрешенным взглядом, понимая, что ничего не могу сделать, абсолютно ноль, пока он сам не придет к этому. Только Миша мог немного отвлечь его. В присутствии ребенка он очень старался быть тем же Русланом, что и раньше, но если брат не видел разницы, то я видела. Видела и терялась.

В очередную из бессонных ночей я застала его сидящим на кухне в компании бутылки. Наше обычное дело. Наша обычная нерешаемая проблема.

Меня прорвало, я подошла к нему и схватила за лицо, заставив посмотреть на себя. Слезы сами собой брызнули из глаз, и я говорила, долго, муторно, пока вся боль не вышла из меня. Его. Моя. Наша.

— Ты думаешь, ты наказываешь себя, и это как-то поменяет ход вещей? Что ты упьешься вусмерть и полегчает? Вернет десять лет, поменяет историю? Что ты пытаешься сделать? Угробить себя? Меня? Нас с Мишей? Ты вообще видишь ситуацию вокруг, Руслан? Ты командир, ты пример для остальных, ты человек, который смог выкарабкаться из низов и достигнуть пика, ты для многих причина, почему они карабкаются ввысь. Они видят тебя. Стимул. Вот так можно. Вот так надо. Ты образец, который тоже ошибается, потому что несмотря ни на что… ты человек, которому не чужды страхи, боль, грусть и прочее. Тебе не чужды ошибки, от которых не застрахован никто. Ты не провидец и не Бог. Ты поступил так, как мог, и черт возьми, так нельзя, Руслан. НЕЛЬЗЯ, услышь меня. Нельзя просто взять и поставить крест на себе за ошибки прошлого, нельзя винить себя в том, что другие твоими руками могли совершить. Нельзя! Потому что это ни черта не справедливо! Ни капли! — под конец моей речи я не могла больше говорить, голос сорвался, а слезы просто не прекращались. Я думала о том, что это все чертовски неправильно. Почему один человек должен нести бремя за тех, кто не гнушался чужими руками совершить непоправимое?! Почему одни живут припеваючи, а другие все десять лет выживают? Почему одним все, а другим ничего?

Нужно быть тварью, чтобы несмотря ни на что лезть по головам? Тогда все будет прекрасно, да? Не будет мук совести, не будет волнений и боли, тебе просто по барабану на всех и вся.

Но мы не твари, и я больше не могу. Я сделаю все для него, лишь бы вылечить его от этой долбанной болезни под названием «вина».

Руслан посмотрел на меня помутневшим взглядом, провел подрагивающей рукой по моим щекам, смывая слезы, и прошептал:

— Знаешь, как я ненавижу свое прозвище? Ненавижу, как же я ненавижу его. Но гордо ношу. Дань прошлому, и каждый раз это звучало и звучит для меня чертовым напоминанием о том, что я сделал. О том, что заслужил все то, что со мной происходит. До всей заварушки я был «Первым». Просто Первый, Багиров. Командир. А затем начали шушукаться, за глаза прозвали так, а дальше таким и остался, — Руслан опустил голову, утыкаясь в мой живот и закричал. Все тело завибрировало от сковавшей его боли, она острыми копьями вонзалась в сердце, заставляя последнее сжиматься и обливаться кровью.

Как? Как это все пережить? Обхватывая его голову покрытыми потом ладошками, я молилась, возможно, впервые в жизни. Не за себя, а за него, чтобы он смог это пережить, а большего мне и не надо.

— Ты больше не Каин, Руслан, ты просто человек, лучший, первый. Ты мой Первый, Руслан, — губы шептали сквозь постоянные всхлипывания. — Прости себя и отпусти, отпусти эту боль, не нужно повсюду носить ее собой, дай себе шанс, как дал шанс нам.

Во всем, я ведь не обманывала. Только сейчас я могу с уверенностью сказать, что не любила до него. Не то все это было, тусклое, неглубокое, а сейчас. Сейчас до состояния, что готов отдать человеку все, просто все. Только чтобы ему стало легче.

— Я не заслужил тебя, — утробно прошептал. — Ты слишком светлая для моей темной души.