Девочка из снов (СИ)

Что такое аминазин, я уже действительно поняла… Сидеть на нем до конца жизни не хочется. Но когда Акай Аматович будто невзначай начинает меня расспрашивать, я рассказываю ему все, как есть. Без прикрас. Мне плевать, что будет дальше. Я жмурюсь от счастья. Потому что мне, наконец, удалось пройти чуть дальше павильона, аж до самых берез с нежными только-только распустившимися листочками. Они так сладко пахнут… И он тоже пахнет. Я зачем-то беру его лапу, тогда совсем его не боясь, и зарываюсь в нее лицом.

— Что ты делаешь? — спрашивает он довольно ровно.

— Нюхаю, — я тушуюсь, с запозданием сообразив, что веду себя сейчас, наверное, и впрямь, как безумная. Опускаю ресницы, заливаюсь краской стыда. Хочу выпустить его руку, но он не позволяет. Напротив. Задерживает ту в моей ладони.

— И чем же я, по-твоему, пахну?

— Свободой, — едва слышно отвечаю я, и буквально в ту же секунду наш разговор прерывает заведующий.

— Что ты ему сказала, Каргилова?

— Ничего лишнего.

Я покладиста, как никогда. Но вечером мне все же колют аминазин. Видимо, для профилактики. Впрочем, в этот раз я ведь тоже их обманула. Поэтому не обижаюсь.

— Что тебя так развеселило? — интересуется Акай. Я трясу головой, сбрасывая с себя обрывки давних воспоминаний.

— Да так. Вспомнила нашу первую встречу.

— С улыбкой? Это что-то новое.

— Да брось. Сколько лет прошло… Не все ж мне тебя…

— Ненавидеть? — подсказывает Акай. На его лице ни тени улыбки. Ну, вот как наш разговор зашел так далеко?

Остаток дороги молчим. Приземляемся на единственной в городе вертолетной площадке и до клиники едем на машине.

Нашему с Акаем сыну уже пятнадцать лет. Почему уже? Да потому, что ему никто не давал и двух. За все свои богатства и власть Акаю приходится платить высокую цену. Наверное, больше всего в этой жизни он хочет увидеть свое продолжение в ребенке, но… Один сын, рожденный в законном браке Акая, погибает еще в юношестве. Со вторым Акай прерывает общение по собственной воле, когда узнает, что тот тяготеет к женской одежде. Еще несколько беременностей госпожи Темекай заканчиваются выкидышами на разных сроках. В общем, когда беременею я, Акай едва с ума не сходит от счастья. Но и в этот раз его ждет удар. Иногда мне кажется, что болезнь Богдана он переживает даже тяжелее меня, его матери. Или же то, что я больше не смогу родить вовсе.

— Ну, привет, мой хороший…

Богдан хмурится. Он не умеет проявлять чувства. Совсем. Он не любит гостей, громкие звуки и когда его кто-то трогает. Даже я. А уж когда он замечает Акая… Ладно, может, ему действительно не стоило приходить. Богдану отец совершенно не нужен. А Акаю такой ребенок нужен и того меньше. Впрочем, больной сын — отличный способ мной манипулировать. И заставлять меня снова и снова бороться за жизнь, когда на это уже вообще никаких сил не остается.

Акай выходит из палаты первым. Да и я задерживаюсь не надолго. Сегодня у Богдана плохой день… Один из череды многих.

— Тебя отвезти в офис?

— Да. Было бы неплохо.

— Ты не забыла, что вечером у нас праздник? Я мужиков в баньку позвал.

— Ну, а я там тебе зачем?

— Затем, что до вечера я соскучусь. Так что не задерживайся. Я заеду за тобой часов в шесть.

ПНД1 — психоневрологический диспансер.

Глава 9

Иса

Конечно, нормальные люди обычно стремятся поскорей выписаться из больницы. Но я свою выписку по понятным причинам оттягиваю до последнего. И в этом мне всячески помогает хороший мужик. Федор Измайлович Волков… Не знаю, за каким чертом ему понадобилось со мной нянчиться, но факт остается фактом. После той моей истерики в туалете он стал заходить ко мне по нескольку раз в день. То поесть что-нибудь притащит, то просто заскочит узнать, как мои дела. Иногда, когда у него хорошее настояние, он что-то рассказывает мне, притихшему, травит байки о войне, но чаще молча сидит на колченогом стуле и слепо глядит в окно. Выглядит он, надо сказать, хреново. Впрочем, не мне об этом судить.

— Насчет твоей выписки…

— Да? — каменею, сжимая кулаки под простыней.

— Я должен это сделать, Иса. Ты уж пойми, пожалуйста.

Киваю. Обижать единственного человека, который ко мне отнесся по-человечески, конечно, не хочется. А что-то сказать — нет сил. Горло саднит, будто кто-то обмотал его ржавой колючей проволокой.

— Все нормально, — с трудом выдавливаю я. — Сейчас освобожу койку.

— Да погоди ты! Сядь… Не пыли. Я тут поговорил кое с кем.

— С кем?

— С заведующей детдомом. Она обещала, что я смогу к тебе заскакивать иногда. Ну, и что история с избиением не повторится…

Киваю и отворачиваюсь к окну, чтобы добрый доктор не видел моих злых слез. Знакомая ситуация. В детдом приходят многие, и многие обещают вернуться… Некоторые даже верят, что так и сделают. Но проходит время, жизнь берет свое, жалость притупляется, и уже никто не вспоминает о своих обещаниях. На самом деле мы никому не нужны.

— Ты слышишь меня, Иса?

— Слышу. Ну, вы это… Заглядывайте, конечно.

— Загляну, — обещает Федор Измайлович. — Вот теперь можешь сбираться. За тобой подъедут к двум. И кстати, Иса, я ведь не вру. Там… теперь будет получше, да.