Девочка из КВД

— Конечно! — энергично поддержала мужа Анина мать и злобно сощурилась. — Сначала, когда всё это случилось, мы с отцом уж так переживали, так переживали… А потом, когда к вам-то пришли она лежит, смотрит, как… — мать долго не могла найти подходящего слова… — как гадюка! Как будто весь мир перед ней, бедной, виноват. А кругом сама виновата, не надо было за пацанами шастать, приключений искать!

Наталья Владимировна потерянно молчала. Что же это за люди такие, Анины родители? И о чём с ними говорить? Но ведь девочку-то всё-таки нужно искать…

Договорились на том, что утром мать всё-таки пойдет в милицию и объявит розыск.

Несколько месяцев милиция безрезультатно искала пропавшую несовершеннолетнюю девочку, тем более, что мать, опасаясь возможных осложнений, сказала, что девочка незадолго до исчезновения упала, катаясь на велосипеде, и сейчас у нее на лице свежие шрамы. И естественно, милиция искала девочку со шрамами на лице, но не вконец изуродованное юное беззубое создание…

И лишь после гибели дяди Егора, когда Нюшка несколько суток потерянно бродила по вокзалу, не зная, что ей делать, куда податься и как вообще жить ей дальше, милиция, наконец, обратила внимание на юную бродяжку, бесцельно слоняющуюся по вокзалу.

Из вокзального отделения милиции она была переправлена в инспекцию по делам несовершеннолетних, а там быстренько установили, что несколько месяцев назад пропавшая несовершеннолетняя Аня — вот эта самая юная вокзальная потаскушка и есть.

Специально вызванный медик-венеролог, осмотрев ее, коротко бросил: "Похоже, свеженькая гонорея", и ее впервые отправили в кожно-венерологический диспансер, сообщив о случившемся ее родителям.

Аня, выхваченная из безразличной к ней вокзальной суеты, впервые оказалась в центре внимания врачей и пациенток, и она растерялась, испугалась, ушла в себя! И это поганое прозвище — Нюшка-Мочалка — она получила именно здесь, в свой первый заход на лечение.

Первый раз она лежала в палате, где было более десяти женщин. Здоровенные раскормленные тёлки спавшие целыми днями, а потом ночи напролет крутившие любовь с парнями из мужского отделения, увидев новенькую, обрадовались развлечению: хоть на время сменить тему разговора, послушать, что новенькая расскажет. И — началось:

— Как тебя зовут?

— Сколько тебе лет?

— С чем сюда поступила?

— Да ты что, язык проглотила, молчишь?

Аня стояла у входа в палату, до глаз закутав лицо полотенцем, выданным в санприёмнике.

— Остригли, чо ли? — подскочила к ней одна бойкая девица и, предвкушая потеху, рванула полотенце с Аниной головы. Увидев неожиданно открывшееся лицо новенькой, юная сифилитичка только потерянно ойкнула:

— Ой, да что это у тебя такое?!

Аня, ничего не ответив, прошла к свободной кровати и села на край постели.

И молодые халды, понятия не имеющие о сострадании, элементарной жалости ни друг к другу, ни к самим себе, невольно приглушили голоса и перестали к новенькой приставать.

А на другой день, на обходе, девицы узнали, что зовут новенькую Аней.

— Ну, чо, девки, — завелась палатная атаманша семнадцати лет от роду, лежавшая в КВД пятый раз и бывшая здесь для всех в доску своей. — Надо новенькую всё-таки окрестить, а? "Аня" — это у нас не имя, это — ФИО. А имя… — Атаманша раз, другой прошлась по палате, на разные лады повторяя: Аня, Анечка, Анютка… Анна… Аннушка… Анюшка… А, придумала! Она у нас будет Нюшкой, девки! Нюшка-Мочалка!

И все пациентки в палате, будто с цепи сорвавшись, заорали на разные лады: "Нюшка-Мочалка!.." "Нюшка-Мочалка!" "Нюшка-Мочалка!!!"

Так Аня из уличной девчонки окончательно превратилась в девочку из КВД, получив в КэВэДэшном "крещении" это поганое имечко — Нюшка-Мочалка…

Это имя вышло вместе с ней из диспансера, попало снова на вокзал и до конца ее дней стало ее визитной карточкой и паспортом, ее предназначением…

Курс лечения подходил к концу. Лечащий врач Лариса Сергеевна на осмотрах удовлетворённо говорила: "Ну, Анечка, дела твои идут на поправку. У тебя всё хорошо. Скоро пойдешь домой…"

"Домой"? Это куда? Туда, где живут чужие ей люди, продавшие ее детство, ее здоровье за паршивую вонючую жестянку — автомобиль? Как бы не так!

Глава 7

Мать с отцом приезжали к ней в КВД пусть не ежедневно, но раз в три-четыре дня обязательно. Причем, маме очень понравилась роль безвинно страдающей матери, несущей неизвестно за что тяжкий свой крест.

Сунув Ане в руки кулек с гостинцами — а приносила-то что, мамочка страдающая? Сухари, яблоки, конфеты — то, чего Нюшке вовек уже не едать! — мать, постояв с дочерью приличия ради пару минут в комнате для свиданий, поспешно прощалась с ней и спешила к диспансерным санитаркам. А уж те рады стараться, все новости, как есть, выкладывают ей, как на тарелочке: кто поступил еще, с каким диагнозом, в каком возрасте, да откуда родом, да кем работает… Под завязку нагруженная свежими впечатлениями мать, возбужденная, выскакивала на улицу к терпеливо поджидавшему ее в машине отцу и, еще не открыв дверцы автомобиля, возмущенно начинала орать:

— Ой, ты только представь, кто сейчас на третьем этаже лежит с сифилисом!