Девочка и мертвецы

Федя погладил слабой рукой девушку по голове:

— Ну что ты, лапушка, не плачь, родненькая…

— Да что ты ее жалеешь?! — разъярился Ионыч. — Ты хоть знаешь, что эта чертовка за нашими спинами заговор плетет? Поганому мертвожопому наши человеческие жизни за гроши продает!

— Катя… — Сокольничий отвернулся. — Неужели это правда? — холодно спросил он.

Девушка вскочила на ноги, закричала:

— Да какой же это мертвяк? Это Марик! Марик! Ой… — Она сжала губы, отвернулась.

Ионыч сузил глаза, подошел к Кате и оттолкнул ее к стене:

— Пяткина внук, штоле, свиненок который? Вот ты с кем связалась, значит, коза рыхлопузая?

— Младший Пяткин за нами все эти годы следил, — охнул Федя и перекрестился. — Не иначе как в сговоре с дьяволом он!

— Я давно понял, что этот свиненок с нечистой силой водится, — небрежно заметил Ионыч. — Поэтому и взял на себя грех детоубийства: иначе могло очень много безвинного народу пострадать. Одно неясно: почему ему наша Катька помогает?

— Неужели обольстил дьяволенок девочку нашу? — выдохнул сокольничий и даже приподнял голову. — Катя, скажи честно: блудили?

Девушка с ужасом смотрела на него.

— Может и так, — брезгливо сказал Ионыч. — Ей еще не хватало от мертвяка приплод заиметь; какого-нибудь мертвожопого свиненка, которого только на корм собакам. Да и те побрезгуют, наверное.

— Да как же я… — прошептала Катя. — Я ведь не знаю, не могу!

— Можешь-можешь, — сказал Ионыч. — Думаешь, я не видел, как ты простыни украдкой от крови стираешь? Месячные у тебя уже с год как, если не больше…

Катя покраснела до ушей:

— Это Маленький Мертвец ко мне по ночам приходит! — закричала она в отчаяньи.

Ионыч удивленно посмотрел на нее и захохотал. Федя угодливо захихикал, подавился слюной и закашлялся.

— Маленький Мертвец, скажешь тоже! — веселился Ионыч. — И вроде не дура, а как сказанет иногда!

— У меня честь девичья, не смогла бы я так!

— Тык-тык-тык, — Ионыч потыкал указательным пальцем левой руки в кружок из среднего и большого правой, — и честь твою на помойку можно выбрасывать, — заметил он. — И вообще, не перечь мне. Ишь, распоясалась!

Катя потупилась.

— Значит, так, — решил Ионыч, — будем твоего дружка на живца брать. Запрем тебя, Катюха, в чулане и подождем, когда мертвяк придет узнать, что с тобой приключилось; тогда-то башку ему и отстрелим, а тело сожжем, чтоб ни малейшего шанса ожить у свиненка не осталось.

— Но как же… — прошептала Катя.

— Заткнись! — прикрикнул на нее Ионыч и приказал: — Федя, отведи негодницу в чулан.

— Слушаюсь, Ионыч… — прошептал сокольничий, пытаясь подняться, но не смог, упал обратно на кровать.

— Тьфу, пропасть! — Ионыч пнул ножку кровати, схватил Катю за руку и потащил за собой. — Всё самому делать приходится!

Сокольничий молча наблюдал за ними; в мертвом мозгу прела мысль: почему этот мальчишка Марик с наступлением тепла не болеет? Как бы у него хитроумно правду выведать, прежде чем Ионыч ему башку снесет…

Глава четырнадцатая

Рыбнев напился. Вдребезги.

Забрался на детскую горку и что-то неразборчиво орал и крутил дули воображаемой бездне. Мимо проходил молоденький милиционер. Поправил фуражку, подошел к горке:

— Зачем буйствуем, гражданин?

— Бездну фигу с маком заставляем выкушать, — сказал Рыбнев, свешивая ноги с горки. Протянул милиционеру бутылку. — Хотите водки, товарищ милиционер? «Столичная», в самом Толстом бутилирована.

— Спасибо, но откажусь, — милиционер провел пальцем по тонким усикам. — А вы не узнаете меня, товарищ майор?

Рыбнев поперхнулся. Пригляделся — не узнал. Выпил водки прямо из горлышка, еще раз пригляделся — узнал.

— Лапкин? Ты, что ли?

— Я, товарищ майор.

Рыбнев спрыгнул с горки, обнял милиционера:

— Усы отрастил! Вот те на!

— Я думал, вы меня забыли, — смущенно сказал милиционер. — Всего один раз только и виделись; правда, так совпало, что случилось это во время очень примечательных событий.

— А ты изменился, — заметил Рыбнев. — Не только наличием усов.

— Поумнел я, товарищ майор. Сына воспитываю — сложно не поумнеть.

— Женился?

— Нет, что вы. Помните мальчонку из Пушкино?

— Ну?

— Усыновил я его.

Рыбнев погрустнел, присел на бортик песочницы:

— А я вот, видишь, бухаю посреди детской площадки… Опустился. — Он горько усмехнулся. — Ну что, арестуешь за нарушение общественного порядка?

— Ночью на весь район орать благим матом — это, конечно, действие преступное, но арестовывать вас не буду, товарищ майор. У вас все-таки заслуги перед Родиной. Вы только потише фигу бездне крутите, хорошо?

— Хорошо, друг Лапкин. — Рыбнев опустил голову. — Прости.

— Да разве ж я не понимаю, что в жизни всякое может случиться? — Милиционер присел рядом. — Хотите, с вами посижу минут десять, товарищ майор?

— Не попадет?

— Пить не буду — не попадет.

Рыбнев кивнул. С отвращением посмотрел на бутылку, но отказать в привлекательности алкоголю не смог и сделал еще один добрый глоток.

— Я думал, погибли вы тогда, — признался Лапкин. — Не ожидал вас больше увидеть. А тут как раз сигнал поступает, мол, кто-то в спальном районе буйствует. Прихожу, а тут вы. Как я обрадовался!

Рыбнев похлопал Лапкина по плечу: