Всю ночь я не мог уснуть, за окнами шуршал дождь, и завывал ветер, раскачивая фонарь на столбе, отчего по комнате: по стенам и потолку, качались неясные, смутные тени. И снова капля, упавшая на бланк телеграммы, всплывала в памяти дурным знамением: может, не нужно было давать телеграмму? Не нужно лететь в Рошанск? Нет, нужно, если завтра отменят рейс по причине нелётной погоды, то я просто сойду с ума, если я ещё остаюсь в здравом рассудке. Перед самым утром я провалился в беспокойную темноту сна, и тут же зазвенел будильник.
Ещё было темно, и всё также шёл дождь, и сонный, полупустой автобус вёз меня в аэропорт. Вопреки моим опасениям рейс не отменили, самолёт вылетел вовремя, и когда он пробил облака, я впервые за последние две недели увидел чистое голубое небо, солнце, и казалось, что этот хмурый, пасмурный осенний мир существует лишь в моём воображении. Но когда самолет снизился для захода на посадку в аэропорту Рошанска, ненастная дождливая осень вновь охватила меня.
В аэропорту меня никто не встретил, и я поехал к ней, нашёл улицу, на которой ни разу не был, название которой лишь читал на конвертах, нашёл дом, подъезд, поднялся на второй этаж, позвонил. Дверь долго не открывали, затем послышался тяжёлый кашель, дверь отворилась, и возникла она, с воспалёнными глазами, закутанная в пуховый платок.
— Проходи быстрее, раздевайся, телеграмму я получила, но не могла приехать в аэропорт, простудилась. Целую неделю лежала с высокой температурой, даже на письмо твоё ответить не смогла, вот только сейчас встала.
Она поила меня на кухне горячим чаем, а я рассказывал ей о картине, потом показал проспект выставки, и ту самую картину неизвестного художника. Она долго всматривалась в портрет дамы, написанный три века назад, и сказала:
— Не может быть! Это действительно я? Странно, но кто же я тогда? И кто она, эта дама?
— Я поеду в музей, покажу им проспект, они должны знать что-то больше, по крайней мере, должны же знать сотрудники музея, как эта картина оказалась у них.
— Я с тобой!
— Но ты же больна, не надо тебе сейчас выходить на улицу, там холодно, сыро и дождь. Кажется, этот дождь идет во всём мире.
— Мне уже лучше, и температуры почти нет, я обязательно поеду, ведь это же мой портрет!
В музей мы поехали на такси, старая «Волга» с плохо работающим отоплением салона слабо защищала нас от осенней сырости, но всё-таки это было лучше автобуса. Сотрудница музея, дежурившая в зале, ничего вразумительно ответить нам не могла.
— Вам нужно обратиться к искусствоведу, Ирине Сергеевне, возможно, она что-то знает об этой картине, идёмте, я провожу вас к ней.
Ирина Сергеевна, полноватая женщина средних лет, с аккуратной причёской и выразительными чёрными глазами, долго рассматривала репродукцию в проспекте, затем сказала:
— А Вы действительно похожи на неё, поразительное сходство. У нас есть ещё одна картина этого художника, правда, она сильно пострадала во время пожара, никто не брался её реставрировать, но сейчас нашёлся мастер, он ей занимается.
— Какого пожара?
— Картины попали к нам после войны, из Германии, их обнаружили в частной коллекции полковника СС, он, по всей вероятности, вывез эти картины из Франции. Дом полковника горел, как и многие дома при штурме города, часть картин сгорела полностью, часть серьёзно пострадала.
— А ту, другую картину можно посмотреть?
— В зале картины нет, она ещё в мастерской, но работа над ней практически закончена, можете посмотреть, на ней тоже есть эта дама, но… там по-другому.
Ирина Сергеевна провела нас в мастерскую. Картина называлась «Суд инквизиции», на ней также была эта дама, с той, первой картины, глянув на неё, я вскрикнул. Не было богатого красного платья, лишь грязное рубище прикрывало истерзанное тело женщины, напротив стоял инквизитор, вытянув руку вперёд, он произносил обвинительную речь, справа и слева от него сидели два монаха.
— Боже мой! — воскликнула она, прижавшись ко мне, целую минуту она неподвижно вглядывалась в картину, потом, оттолкнув меня, она закрыла лицо руками, повернулась ко мне, убрала руки от лица, — Ведь это ты! Посмотри! Посмотри! Нет, не может быть!
Я всмотрелся в лицо инквизитора, и окаменел… В образе инквизитора я узнал себя. Я молчал, не понимая, что происходит, она плакала.
— Что это? — спросил я.
— Существует легенда, — сказала Ирина Сергеевна, — жила в одном замке знатная дама, инквизитор влюбился в неё, но она отвергла его любовь, тогда он обвинил её в колдовстве и предал суду.
— Что с ней стало?
— Её сожгли на костре.
— Но почему они так похожи на нас? Почему так тягостно на душе? Что это, может ли кто объяснить?
— Вы слышали о реинкарнации? Возможно, в прошлых жизнях вы были именно теми, с кого неизвестный художник написал эти картины.
— Я никогда в это не верил, — ответил я, — считал, что всё это вымысел, сказка.
— А я верила! — сказала она, вытирая слезы. — Я всегда верила, но никогда не думала, что это так ужасно, узнать всё о своей прошлой жизни.