Девочка Давида

— Мне не надо спасибо. Я хочу знать, кто позволил тебе выбирать жизнь детей, а не свою?

— Порок.

Давид не понял. Перехватил меня за волосы — мягко, не больно, и заставил смотреть на него.

Я повторила:

— Я благодарна тебе за спасение, только все это бессмысленно. У меня порок сердца, Давид. Я узнала об этом спустя три года после смерти родителей.

— Это не смертельно, — добавила я поспешно.

Давид замер, пораженный новой информацией. Он отпустил мое лицо, растер красные следы, которые оставил своими же пальцами и шумно выдохнул. Наверное, ему бы все равно сообщили эту информацию врачи местной больницы в ходе проведения обследования, но я хотела, чтобы Давид узнал это от меня.

— Я бросила спорт из-за смерти родителей, это так. Но через три года мне поставили этот диагноз, и стало понятно, что на лед я больше точно не вернусь.

— Какого черта ты молчала?

— Ты заставил. Выйти на лед. Станцевать ради тебя.

Я сцепила челюсти. Разве ему было бы не все равно?

Бесчувственный к страданиям другим, Давид бы не услышал меня.

— Ты занялась карате после их смерти.

— Я же сказала, диагноз поставили только через три года. Чему-то я уже успела научиться, но потом карате тоже пришлось бросить.

Доменико тогда мне сильно помог — заставил меня пройти обследование и получить должное лечение. Без последнего я бы не смогла жить полноценно, но я решила не упоминать в разговоре с Давидом его родного брата.

Это бы разозлило Басманова.

Он и без того смотрел на меня как зверь.

— Почему я об этом не знал?

— Ты не мог об этом знать, потому что я создала себе другое, чистое имя. На нем не числилось болезней, медицинская карта была идеальной.

— Почему ты согласилась рожать?

Давид сдерживал эмоции — я видела это по побелевшим костяшкам на его кулаках. Он уже знал ответ на свой вопрос. Я выносила его детей не от большой любви к их отцу…

У меня просто не было выбора.

— Риск, что сердце не выдержит, был в обоих вариантах. Как и роды, я могла не перенести… аборт.

— Но? — напряженно выдавил Давид.

— Но я просто подумала, — я осторожно прикусила губу, — что раз мне дано подарить жизнь ребенку, почему бы не рискнуть? Более бессмысленно было умереть после аборта, не находишь?

Давид не разделял моих чувств. Он почему-то был взбешен… словно моя жизнь для него что-то значила.

Предательница и убийца.

Вот, кто я для него. Не более.

— А потом я узнала, что их двое. Это стало моим приговором, но отступать было уже поздно. У меня был план, и я ему следовала.

— Какой еще план, девочка?

— Если бы я выжила, мы бы уехали за границу. Если нет, детей отдали бы твоей семье.

— Эмин так сказал, и ты поверила? — Давид ухмыльнулся.

— Я ему верила. Ты был мертв, а твоя семья была настроена против меня. Они бы отобрали у меня детей. А ты? Ты тоже собираешься отобрать их у меня?

— Об этом позже, — отрезал Давид.

Я опустила взгляд и спрятала большие пальцы в кулаках. Всегда так делала для успокоения, когда жизнь катилась по наклонной. Наверное, Давид нанял профессиональных врачей, раз меня смогли спасти. Это было за гранью фантастики или просто чудо, но я жива.

И он тоже.

Что будет дальше? Семья из нас, по правде говоря, никакая, но и детей так просто мне не отдадут.

Неужели придется все годы жить насильно с человеком, которого я ненавидела столько лет?

Боже. Хотела бы я сейчас оказаться на месте Дианы — чтобы любить и быть любимой, как она.

— Опиши болезнь. Я не понимаю, — глухо выдавил он.

— Если очень коротко, то все началось с того, что пораженный клапан начал образовывать препятствие прохождению крови. Неправильное функционирование клапана привело к гипертрофированности миокарда, как итог — развилась сердечная недостаточность. В моем случае была противопоказана беременность, потому что сердце не должно было выдержать такой нагрузки.

— Как тебе разрешили рожать?

— Мне не разрешили, Эмин предлагал сделать аборт. Панина тоже была против. Мы сошлись на полной анонимности. Еще должны были сделать кесарево — это единственное, что могло повысить мои шансы на выживание. Только из-за потасовки с Доменико мы не успели приехать в роддом вовремя.

Белые стены палаты еще больше подтверждали: я больна. Я и этих детей не должна была выносить.

Меня захватила горечь.

— Когда стало понятно, что кесарево делать поздно, Панина выбрала детей. Потому что их еще можно было спасти, а я — сплошной риск. Без шансов. И я выбрала детей, потому что знала: больше я не смогу выносить. Ни одного. Повтора сердце не выдержит.

Давид повернулся ко мне. Тяжелый взгляд коснулся груди как сканер. Будто он хотел увидеть мое сердце. Я коснулась больничной одежды в том месте, куда он смотрел.

— Что еще я должен знать, Жасмин? Говори.

Я подняла растерянный взгляд.

Мне кажется, Давид прочитал в моих глазах весь ужас от грядущих перспектив. В его же глазах я прочитала предвкушение, будто он все давно решил и ждал…

Ждал, когда сможет насладиться своим призом.

В данной ситуации я — и есть его приз, за который он боролся всю ночь в Волгограде.

— Возможно, придется делать операцию, но искусственный клапан имеет ограниченный срок выживаемости, — огорошила я.

— Сколько?